Валерий Ободзинский. Цунами советской эстрады - страница 21
Вслед за выкриками уличного торговца в комнату ворвалась взъерошенная мама, чтобы, опустив в окно корзинку на веревочке, вытянуть обратно благоухающие булочки и бутылку молока. Повеяло свежестью июльского утра, и нежно-голубое небо призывно взглянуло в узкий прямоугольник растворенных рам. Валера зашлепал по длинному коридору на кухню. Молодая еврейка Эля, соседка через стенку, пила молоко, прикусывая от половины батона. Полина Леонидовна, жившая в дальней комнате, рылась в овощном ящике. Папа сидел у стены и чистил картофель, а мама делала два дела одновременно: терла сыр и прихлебывала чай. Так как стол плотно укрылся ровными рядками чищеной картошки, мама ставила чашку прямо на крышку кастрюли с кипящей вермишелью.
– Обожжешься же! – заворчал Валера, подвинул к маме свободную табуретку и переставил туда чай. – Развели беспорядок. Чашку поставить некуда.
– Да не волнуйся, Валерчик. Я закончила почти.
Валеру сердила невнимательность отца к матери.
– Картошка смотри, куда улетела, – снял со стенки над столом прилепившуюся шелуху. Потом заметил бутылку вина, торчавшую из авоськи. Достал и повертел в руках, читая этикетку. – Биле Мицне… Снова гуляете?
Мама словно извинилась за погружение в вечное застолье:
– Отец с рынка принес. Все гуляют сейчас.
Разговор прервала Полина Леонидовна, вынырнувшая из-за овощного ящика:
– А картошка действительно улетает! Тает на глазах…
Папа бросил быстрый острый взгляд на Валеру и нарочно поддел соседку:
– Точно! Я видел сегодня, как она бежала по коридору!
– Кто?! – вылупилась Полина Леонидовна, а потом поняла шутку и рассердилась: – Да ну вас, Владимир Иваныч. Вечно вы с глупостями.
Подозрительный взгляд соседки переместился на Элю. Та посчитала намек оскорбительным:
– Да в глаза не видала вашу картошку! А сыну моему и подавно не нужна!
Валера сделал вид, что его это не касается. Подавив улыбку, сочувственно покачал головой:
– В таком беспорядке не то что картошку, голову потерять можно.
И, схватив ведро теплой воды, кинулся в ванную.
Он залил воду в ведро-лейку, приделанную к стене, и тщательно вымылся. Потом смочил волосы сахарной водой и долго сооружал стиляжный кок. Когда чуб подсох, намазал вазелином и залюбовался собой в мутное зеркало.
Вернувшись в комнату, достал из шкафа выглаженную накануне свободную рубашку и черные брюки-дудочки. Подвернул брючины, чтобы стали видны белые носки, и снова покрутился перед зеркалом. Солнечно улыбаясь будущим зрителям, пропел, как учила итальянка Скуфатти:
– Ма-мэ-ми!
Сегодня или никогда! В поисках поддержки посмотрел на плакат к песне Элвиса «Too much». На дорогую покупку раскрутил фарцовщик Олег: «С января хит номер один у них». И Валера повелся. Слил на бумажный плакат «прогульные», как называл он свои заработки. Ведь накачивать пружины в матрасах, кочегарить и делать мебельные замочки приходилось часто в урочное время. Несмотря на то, что честные деньги давались трудно, Валера не жалел, что купил плакат с королем рок-н-рола.
Каждое утро, уложив челку в дерзкий элвисовский кок, он подмигивал певцу. Однако король, одетый в ярко-оранжевый спортивный пиджак, лишь мечтательно смотрел в небо. Подражая этому взгляду, Валера научился отстраняться от того, что задевало. Невозмутимая улыбка и глаза вверх означали: «А меня не волнует, что вы думаете». Вспомнив об Элвисе, достал из-под кровати пиджак, завернутый в коричневую оберточную бумагу. Надеть не успел, мама принесла в комнату завтрак. Валера плюхнулся на стул: