– Я всегда два раза осмаливаю, – довольно сказал он, – после меня шкура без единой щетинки. Это не на скотобойне – разок тупыми ножами прошлись и всё, торчат потом эти волосы; не понимаю, как такое есть не противно.
– Да городским всё равно, – улыбнулся Виктор. – Они другого и не пробовали никогда.
– А я вот не могу так: как щетину вижу, прямо тошнит, – хмыкнул Лёнька.
Пока снова чистили и отмывали тушу, мужчины не спеша обсуждали странных, по их меркам, жителей городов. Затем плавно перешли на более насущные темы о том, какая уродится картошка в такую-то засуху, где выделят надел для заготовки сена и сколько сейчас стоит телега берёзовых дров.
– Опять комбикорм подорожал, – вздохнул Виктор, мочалкой стирая черноту. – И так уже невыгодно стало растить свиней. Если бы не внуки, давно бы свинарник разобрал. Хочется, пока живой, чтобы они нормального мяса поели. По этой же причине до сих пор корову держим, чтобы ребятня могла настоящего молока попить.
– Согласен, – кивнул Лёня. – Ездил как-то в город к сестре, купил ради интереса в магазине бутылку. Редкостная гадость, сплошная вода, не знаю, как они такое пьют.
– Так другого-то и не пробовали, бедолаги, – горестно качнул головой Виктор.
– Недавно Семеныч быка-трехлетку позвал бить. – Лёнька вытер пот со лба, взял брусок и принялся подтачивать затупившийся нож. – Прихожу, а там настоящий слон стоит, с полтонны. И смотрит так сурово. Семёныч сам спрятался, из дома командует.
– И как ты не обхезался от страха? – Виктор с улыбкой взглянул на мужчину.
– Ты знаешь, – Лёнька на секунду замер, – был в маленьком шажочке от этого. Потом сбоку зашёл, за ошейник отвел к столбу, привязал. Ну, думаю, если с первого раза не вырублю, вырвется и раздавит как комара. Взял у Семёныча кувалду и со всей дури бычаре в лобешник зарядил. Пока он звёзды ловил, быстро горло перерезал. Коленки потом неделю тряслись. Чтобы освежевать, трос зацепили и машиной тушу на перекладину затягивали.
Подточив ножи, Лёня приступил к разделке Борькиной тушки, отмытой до бело-воскового цвета. Первым делом подставил тазик для сбора крови и стал возиться с головой, ловким движением надрезав её со всех сторон и потом умелым движением сломав шейный позвонок.
– Всё, можно уносить, потом сам разберёшь, – кивнул он Виктору, беря в руки нож. – Холодной водой залей.
– Знаю, – фыркнул тот.
– Настасья, хватит сидеть. – Лёня повернулся к девочке, присевшей на ступеньке летнего домика. – Сходи кружку принеси.
Вскоре он, перепачкавшись почти до локтя, вычерпывал кровь, сливая её в небольшой тазик.
– Отличная кровянка будет, пальчики оближете, – подмигнул стоящим рядом внукам, которые с неподдельным интересом наблюдали за процессом.
Тщательно смыв остатки крови, Лёня принялся аккуратно вспарывать кабанчику живот, стараясь не повредить кишечник.
– А то вонять будет, если случайно пропороть.
После того как тёплые внутренности были аккуратно сброшены в большое пластиковое корыто, Лёня поковырялся в них и вытащил нужные потроха: сердце, почки, печень и лёгкие.
– Смотрите, у свиней органы такие же, как и человеческие. Бабушка вам, малята, такой зельц забабахает в печке, просто объедение.
Быстро вечерело. С поля пришла корова и, удивлённо пялясь на останки бывшего соседа по двору, скрылась в сарае. Следом, прихватив ведро, вошла хозяйка, и вскоре дети пили парное молоко, наблюдая за работающими мужчинами. Дело у тех шло спорно, опытный Лёня почти не использовал топор, предпочитая обходиться ножом.
