– Пойдёшь по дороге, на развилке дорог в лесу свернёшь влево, пройдёшь километра три лесом, при выходе на опушку опять свернёшь в лес. Вот там при выходе из леса левее дороги увидишь деревню. В этой деревне и находится штаб. В деревне живут местные жители. Офицеры штаба живут по домам. Сам понимаешь, кому хозяйки, перины и подушки, а кому, вроде нас, в холодном сарае приходится спать.
Михайлов ушёл со своими солдатами. Он шёл беззаботно и изредка поддавал ногой ледышки. Я посмотрел ему вслед и подумал: идёт в разведку открыто, как на прогулку. А если немцы успели перебраться на этот берег? Окопались где-либо и ждут-поджидают его! Почему он не выставил, как положено, головной дозор? Вот так же вляпается, как наш командир роты! Может, он только здесь, передо мной держит фасон?
Вскоре они зашли за кусты и скрылись из виду. Это была наша последняя встреча. Утром 30 октября 1941 года Евгений Михайлов из разведки не вернулся. Пропал он, пропали без вести и его солдаты.
Ни стрельбы, ни шума, ни голосов с той стороны, куда ушёл Михайлов, в течение ночи не было слышно. Они ушли и так же тихо исчезли, как живые призраки исчезают в холодную даль.
Кругом стояла действительно зловещая и непроглядная тишина. Время остановилось. Минуты превратились в целую вечность.
А потом вдруг началась бомбежка. Земля от разрывов вскипела и вздыбилась, брызнула в разные стороны. Сверху летел песок, падали клочья земли и замёрзшие кочки…
«Юнкерсы» по очереди заходили на боевой курс и повисали над берегом. Они снижались к земле, вываливали свой груз и, облегчённые, с силой и рёвом взмывали вверх. Страшный грохот и рёв прокатывался над землей, а новый самолёт уже зависал над целью.
Из двадцати налетевших самолётов последний прошёлся над берегом и помахал нам крыльями.
– К чему бы это?
Мы перевели дух и осмотрелись. Все ждали нового налёта. При этом мы не заметили, как под прикрытием массированной бомбёжки, когда самолёты бомбами рыли землю, до роты немцев на надувных лодках переправилась на нашу сторону. Мы увидели пехоту немцев, когда они стали рассредотачиваться по берегу.
Сначала я подумал, что это перешла на берег наша рота. Но почему их так много, и идут они цепью короткими перебежками?
Догадаться, что это идут на нас немцы, я сразу не мог. Мы стояли во весь рост, и они, вероятно, видели нас, но не стреляли.
Мои солдаты смотрели то на цепь, то на меня. Они ждали, что я скажу.
Я подозвал пулемётчика, прикинул, сколько метров до цели, подвинул прицельную планку на место, откинул в стороны опорные штанги пулемёта и поставил пулемёт на землю.
Я постоял, подождал минуту, не более, выбрал место повыше и поровней, перенес пулемёт, решительно лег и не торопясь стал целиться. Идущая фигура немца сидела у меня на мушке животом.
Я дал подряд несколько коротких очередей из пулемёта, каждый раз проверяя взятую точку прицела. Я даже не увидел, как ткнулись в землю несколько передних голубоватых фигурок в шинелях. Мой взгляд был прикован к разрезу прицельной планки и мушки на конце ствола.
Я дал ещё несколько очередей, оторвался от прицела и посмотрел вперёд. После этого немцы залегли, как по команде. Я видел, что несколько человек лежат неподвижно на боку. Остальные животами стали искать углубления между кочками.
Я прицелился ещё точнее и дал две-три короткие очереди по тёмным каскам. Я бил наверняка. Что-что, а стрелять меня научили!
