Немецкие темные каски на фоне кочек, покрытых белым инеем, были хорошо видны. Каску не спрячешь ни за кочку, ни в землю!
Я спокойно целился, подавая ноги чуть в сторону, чуть вперёд, чуть назад, и, прижав к плечу и скуле приклад пулемёта, плавно спускал крючок и давал короткую очередь. Ещё несколько пригнутых к земле касок вскинулись над землей. Немцы как-то нервно заерзали, зашевелились, забегали и перебежками стали отходить к обрыву.
– А может, это наши? Почему они не стреляют?
Я лежу у пулемёта. Сзади меня стоят во весь рост мои солдаты. Немцы их прекрасно видят, но ответный огонь не ведут.
Прицел я поставил точно, расстояние до них метров двести – пустяковое. Видно среди них много раненых и убитых, и они от этого не могут прийти в себя. По моим самым грубым подсчётам, с десяток немцев наверняка получили по две-три пули. Они плашмя все уткнулись между кочками, не шевелились и не поднимали головы.
Но почему они не стреляли? Вот что смутило меня. Я никогда до этого немцев не видел. Не знал их цвета формы. Я подумал об этом, когда они уже отошли за обрыв. Сейчас вполне было кстати их атаковать. А если это наши? Меня как раз и отдадут под суд. Нет, это были немцы, они подошли к берегу во время бомбежки!
Был уже поздний вечер. Край берега смотрелся плохо. Немцы подобрали своих раненых и трупы, они скатились под обрыв и ушли обратно на тот берег. Над бровкой обрыва ни малейшего движения.
Когда совсем стемнело, я подозвал старшину и велел ему выставить охранение.
– Дежурить будут по двое. Передай солдатам насчёт курева. Объяви порядок смены караульных и сигналы на случай ночной тревоги. Немцы убрались к себе на ту сторону. Ночью они не воюют. Но на всякий случай ухо держите востро! Это пускай запомнят все!
Старшина всё проделал, а я, чтобы ещё раз убедиться, прошёл с ним по постам и проверил несение службы.
– Спать будем с тобой по очереди, – сказал я старшине.
Ночь была тихая, но довольно холодная.
Проснувшись, я сразу понял, что проспал слишком долго. Видно, старшина не стал будить меня через три часа, как об этом мы договорились.
Вылезать из-под одеяла не хотелось. Лежать в окопе было удобно и мягко. Сегодня я за все дни как следует выспался. Приятно потянуться, но нужно вставать.
Я высунул голову наружу из-под одеяла, вздохнул свежего воздуха и ещё раз потянулся. Кругом было светло.
Я быстро поднялся на локтях, опёрся на руки, сел на дне окопа и выглянул наружу. Окоп был неглубокий, сидя в нём, можно было оглядеться по сторонам, поверхность земли была на уровне груди. По краю дороги, где должны были сидеть мои солдаты, ни одной живой души! Мы с солдатом Захаркиным остались одни в этом окопчике, прикрытые колючим одеялом.
Минуту-другую я соображал! Что случилось ночью? Почему я ничего не слышал? Что теперь нам делать? Почему здесь нет никого?
Я осторожно толкнул солдата. Он лежал подле меня. Солдат зашевелился, скинул с лица угол одеяла, открыл глаза и посмотрел на меня. Увидев мой палец, прижатый к губам, он легко и беззвучно поднялся, подхватил свою винтовку, лежавшую сбоку на дне окопа, и встал на колени. Он посмотрел в ту сторону, куда показывал я. Там на дороге немцы устанавливали два орудия.
Возможно, немцы и подходили к нашему окопу, но не обратили внимания, что под серым одеялом лежат и спят живые люди. Мы были прикрыты с головой, а цвет корявого одеяла был под цвет окопной земли.
