Лохвицкий, как хороший командир, отмечал заслуживших, а кое-кого и наказывал. Кнут и пряник никто в армии не отменял, надо только ими правильно пользоваться.
И ещё. Сейчас почти у каждого солдата бригады была «крестная мать». У некоторых – сразу две. Это были француженки, которым по их настоятельным просьбам, выделяли «крестников». Женщины окружали заботой своих подопечных, баловали их подарками…
Я не составлял исключения. Обо мне проявляла заботу вдова полковника, сложившего свою голову на фронте.
По примеру ряда офицеров я прошёл ускоренную снайперскую школу. Пригодится. Тем более, организована она была прямо в нашем лагере и никуда ездить было не надо.
Стена русских солдат, что дугой выгнулась, стояла молча. Иногда только матерки сквозь зубы просачивались.
Стыдно.
Неприятно.
Ох, позорище…
Уже третьего нашего бойца невысокий худенький француз запинывал. Сам росточком невелик, а наших медведей одного за другим валит.
Сават.
Один из самых подлых и изощренных видов боя.
Больно и неприятно когда тебя бьют ногами. Ещё и принародно, а ты ничего сделать не можешь.
Вот тебе и любители вина и круасанов…
Тут опять нашему старшему унтеру тяжелый ботинок в бок прилетел… Всё, готов для меня ещё один пациент.
Французы нам предложили соревнование устроить. Кто кого. Наши согласились, вот сегодня вечером цвет русской экспедиционной бригады и мутузили.
Сабанцев уже гимнастерку скинул и пыхтя разминался. Что-то типа английского бокса изображал. Где он только такого в вятской деревне насмотрелся?
Однако, одного бокса тут мало будет. Саватист – это руки из английского бокса плюс техника ног с ударами в жесткой обуви. Причем, по самым чувствительным частям – голеням, коленям, паху…
Гуманизма в савате нет. На ногах саватиста обувь с твёрдой, выступающей подошвой, ещё и подбитой гвоздями. Так слово «сават» и переводится – «старый башмак».
Нет, есть ещё и «шоссон» – «тапок», в нём ботинки со смягченной подошвой, но тут французы против нас классического саватиста выставили.
Просто зверя.
Правда, приемы с ножом и палкой, что практикуют в савате апаши, сегодня в схватках запрещены, но нашим и чистого савата хватает.
По рядам солдат прокатился вздох. Наш боец лежал на земле.
Я подошёл. Жив, но без сознания. Пульс частит, но это – ерунда. Зрачки нормально на свет реагируют.
– Кто следующий? – поинтересовался на ломаном русском француз.
Ишь, какой…
Старшего унтера унесли, а я вернулся к группе наших офицеров. Им невместно сегодня кулаками махать – голубая кровь, белая кость.
Рязанцев меня под локоток взял.
– Может, Вы, Иван Иванович?
Я – военный чиновник. Побьют меня – урону офицерской чести не будет.
Во как…
Всё условности какие-то.
Саватом сам Александр Дюма, сын генерала и дворянин, не брезговал, у самого Шарля Лекура это боевое искусство перенимал.
Офицеры с недоумением на Рязанцева смотрели – что это такое он доктору предлагает? Переломает сейчас француз врачу руки, а кто их лечить на фронте будет?
– Думаете стоит, Никифор Федорович?
Бригадный интендант тут про честь русского солдата вспомнил, мол сам Лохвицкий не велел нам во Франции в грязь лицом ударять.
– Ну, если только не в грязь лицом…
Я скинул мундир, подвернул рукава нижней рубахи.
– Гармошку бы ещё… Плясовую бы какую…
Тут уже все офицеры укрепились во мнении, что умом я точно сбрендил.
Француз одного за другим отборных богатырей с ног валит, а тут с ним состязаться задумал какой-то доктор. Под гармошку.
