— А что, не похожи? — Тугарин оскалился.
Похожи-то как раз они были. Друг на друга. Как братья, которыми, собственно, и являлись. А вот на честных совсем не походили, встретила бы я такого честного вечером в темной подворотне, да была б при мне дядькина палица… уж не скалился бы Змей тогда. С выбитыми зубами особо не поскалишься.
Домовые подали чаю, свежих ватрушек и тонко нарезанного сыра на блюдце — специально для Мыша.
Сыр Горыныча озадачил. Он недоверчиво смотрел на то, как Мыш деловито сполз с моего плеча, протопал к блюдцу и с важным видом выбрал себе ломтик из середины.
— И ты будешь это есть? — не поверил чешуйчатый, когда Мыш на полном серьезе потащил сыр в пасть.
— А что делать? — вздохнул уныло тот. — Кощей велел соответствовать, вот я и соответствую. Ты даже не представляешь, как мяса хочется!
— А что велел Кощей? — осторожно полюбопытствовала я.
— С полгода назад его еще Филимоном звали, — поведал Горыныч. — Пока он по своей крысиной глупости в дом к одной уважаемой ведовке не нагрянул. Та какое-то колдунство творила, куриное яйцо заговаривала, а этот недоделок из темного угла по привычке выскочил и, не разбираясь в том, где оказался, бросился пугать. И ладно бы ведовка одна была, так у нее в ту пору ученица случилась, зеленая совсем. Испугалась «мышки-норушки», яйцо и разбила.
— Что ж она, дура, трусиху себе в ученицы выбрала? — вызверился Мыш, отшвырнув сыр в сторону. — Для того меня Темный Бог и выправил, чтобы я девок стращал да страхом их упивался! Это природа моя!
— Была твоя природа, да сплыла, — хохотнул Тугарин. — И вернется она только через девять с половиной лет, когда наказание Кощеево спадет.
— Наказание? — переспросила я.
Змеи переглянулись, будто совещаясь, стоит ли меня в это дело посвящать, да и порешили, что ничего худого из этого не выйдет.
И узнала я, что обиженная Мышем ведовка та дружбу близкую с Ягой водила, чуть ли не наставницей ее была и смогла по знакомству до Кощея добраться. Сама-то, хоть и сильная и уважаемая, да наказать крыса… тогда еще Филимона, была не в силах. Не действовала на него ведовская сила, защищен он от нее был еще при своем рождении. Зато Кощеева очень даже хорошо действовала, чем царь справедливый, но жестокий не преминул воспользоваться: наказал провинившегося сроком на десять лет. Превратил Филимона — уважаемого крыса, мелкую зловредную нечисть, — в мышку-норушку с вечной тягой к сыру и стыдными мышиными повадками. И возможность по теням ходить отнял.
— Видать, важное то яйцо было, — выдохнула я, впечатленная бедою Мыша.
— А как я мог иначе? — бормотал он, теребя кончик своего хвоста. Крыс весь поник, растеряв и свою наглость, и заносчивость. — Это же мое дело. Моя жизнь. Девок пугать, визгами их упиваться…
— То есть Кощей тебя несправедливо наказал? — ухватилась я за его жалобу.
Горыныч подавился чаем, который так неудачно решил прихлебнуть, Тугарин медленно отложил надкушенную ватрушку, с недоверием глядя на меня, и даже Мыш перестал страдать, затравленно подняв красненькие глазки.
— Кощей справедлив! — тоненько тренькнули из-под стола. Домовой, принесший блюдо с пирожками, протянул мне один. — На вот, с малиной. Ешь да глупостей не говори.
— Ешь, ешь, — поддержал Тугарин. — И не вздумай даже мыслить о таком. Кош и так тебе не очень рад, а после такого и слушать нас не станет. Вернет домой, и поминай как звали.
