Сергей вслушивался в звуки дома, напряженно сжимая кулаки, слыша неутихающие крики жены, когда на мгновение в его сознании проносились картины её боли. Она сейчас испытывает те муки, о которых он мог лишь догадываться, но в душе чувствовал, как их общее счастье невидимой нитью связывает его с ней. Он чувственно переживал каждую её агонию, каждый крик, проникающий в его сердце.
Время тянулось, словно густой туман, окутывая его сознание. Он не знал, сколько прошло – минуты или часы. Затем, внезапно, крики стихли. Этот мрак, накрывший его сердце, рвал на части ожидание. И вот, в тишине, словно музыка, донесся нежный, трепетный плач новорожденного. Сердце Сергея Сергеича наполнилось очередной волной радости, но на сердце по-прежнему было неспокойно.
Из тёмного уюта избы вышла бабка-повитуха, её фигура казалась обремененной долговечностью себя. В руках она держала маленький комочек, завернутый в белоснежную простынку. Его крошечные ладошки, словно лепестки ранних весенних цветов, были сжаты в нежные кулачки, а на щеках, едва застигнутых нежным светом утреннего солнца, играли румянцы, как если бы сама природа окрасила их в самый нежный тон. Внимание привлекали его большие, небесно-голубые глаза, которые, хоть и оставались закрытыми, обещали в будущем быть полными удивления и мудрости, подобно бездонному океану. Как только они раскроются однажды, мир откроется для него во всем великолепии своих теней и света, красок и форм.
Пухленькие ножки с заячьими пальчиками были надежно укрыты, на них пружинисто покоилась мягкая пеленка. Сергей Сергеич смотрел на своего сына с чувством, которое невозможно выразить словами. Это была любовь, смешанная с благоговением и трепетом.
Так они стояли, окруженные светом и любовью, готовые встретить все испытания, что принесет этот мир. Малыш постепенно пробуждал в нем новые силы, словно весенний день пробуждает природу, обещая новые начала и безграничные горизонты.
Сергей поднял голову и в этот момент его светлые глаза, полные ожиданий, встретились с глазами повитухи, но на её лице он увидел нечто другое – не радость, а разочарование, словно она несла весть из другого мира. Она медленно склонила голову, и в этот миг время, казалось, остановилось.
– Соболезную, Сереженька… – произнесла она тихо, почти шёпотом, словно боялась, что её слова разорвут хрупкую атмосферу, остававшуюся между ними.
Лесовой, застыв на месте, сначала не понимал, что именно произнесла бабка Наталья. В его сознании звучали лишь отголоски ее слов, которые будто стучали в его голову, чуть громче, чем тишина, царившая вокруг. Он внимательно вслушивался, и сами звуки казались ему чуждыми даже в их пустоте. Из избы не доносилось ни одного шороха, словно вся жизнь покинула это место, устремившись подальше от горькой новости.
В этот момент реальность словно погрузилась в мрак, и он, потянувшись к краю своего счастья, вдруг осознал – это конец. Его внутренний мир рассыпался на тысячи частей, и каждая из них упала в бездну. Он оторвал взгляд от бабки, будто осознав, что даже она не могла его спасти. Едва сдерживая дрожь, он передал новорожденного ей, и, словно потеряв все привязи к жизни, еле передвигая ноги, сел на лавочку.
В тот момент его жизнь навсегда перевернулась. Сердце глухо стучало, словно неизвестные ему силы пытались разорвать его на части. Внутри раздавался хаос – вопросы без ответов, слезы, которые не могли отступить, воспоминания, которые уводили его в те мгновения, когда они были счастливы вместе. Каждый момент, проведенный с Евдокией, теперь казался как яркая картина, неожиданно затянутая серой пеленой.
