– Вам нужно поспать, – сказала я. – У меня снотворное есть хорошее, таблеточку выпиваешь и уже через пятнадцать минут засыпаешь.
– Как же я здесь спать-то буду? Жутко… – пожаловалась Наталья.
– Пойдёмте к нам. У нас переночуете вместе с Васей.
Женщина вдруг встрепенулась, растерянно взглянула на меня и с тревогой в голосе спросила:
– Вася? И вправду, где Вася?
Очевидно, она забыла, что днем его отправили домой к моим родителям.
– Так у нас же, теть Наташ.
– Ну да, верно. У вас. – успокоенно проронила она. – Тогда да, я тоже у вас заночую. Постой, а корова? Корова ведь не доена.
Наталья Степановна засуетилась. Бормоча себе под нос, что корову нельзя оставлять неподоеной, она заторопилась на улицу. Я двинулась следом за ней. В сенях женщина схватила пластиковое ведро, крынку с маслом для коровьего вымени и посеменила на задний двор.
На улице уже изрядно стемнело. Это было особенно видно по свету уличного фонаря, желтым пятном распластанном на земле.
На заднем дворе в коровнике одиноко светила лампочка. Недоеная корова повернула к нам рогатую морду и нетерпеливо замычала, мол, сколько можно ждать.
– Сейчас, моя хорошая! – Наталья Степановна подошла к ней, похлопала по коровьему крупу, поискала глазами табурет. А я тем временем подошла к калитке заднего двора, через которую выпускали скот, сняла кольцо из проволоки, служившее замком, и вышла за двор. Внизу под бугром кто-то насвистывал песенку. Очевидно, кто-то из мужчин, отпускающих вечером на пастбище своих коней.
Темнота обняла деревню. Где-то отчаянно лаяла собака, ей лениво вторили другие. Мычали коровы, взывая к своим хозяйкам – кто-то, как и Наталья Степановна, еще не спешил на вечернюю дойку. Хлопали калитки, сдержанно ржали кони, позвякивала сбруя. Деревня неторопливо и, как всегда, небрежно готовилась ко сну.
Свист стал слышен громче, и из-под бугра показался хромающий человек. Прошка Крохин – деревенский пастух, или "Прошка – хромая ножка", – как его некоторые жители деревни называли за глаза.
Он шел, насвистывая какую-то песенку себе под нос, в руке он крутил лошадиный недоуздок. В детстве Прошка попал под трактор натуральным образом. Чудом уцелел, однако ногу все равно зацепило передним колесом, с тех пор Прошка хромат. Ежедневно в семь утра он ехал на коне по поселку, собирал свой «детский сад», как он выражался, и гнал скот на пастбище. А вечером своих «воспитанников» он пригонял в поселок.
– Здравствуй, Прохор, – негромко поздоровалась я.
Прошка остановился. Некоторое время постоял, видимо, не узнавая меня.
– Это я, Аглая.
– Глашка! Ну привет, – по его голосу я поняла, что он улыбается. – Темно ведь, я и не узнал тебя.
Он протянул ко мне свои длинные руки и по-братски обнял.
– Надолго к нам?
– На пару недель. Пока отпускные не прогуляю.
– Ой, масквичка–а, – шутливо по–деревенски протянул он. – Поди миллионы привезла?
Я рассмеялась.
– Ага, держи карман шире.
Мы посмеялись.
– Ну как Наталья Степановна? – Прошка кивнул в сторону коровника. Я оглянулась, прислушалась к звукам бьющих струй молока по ведру.
– Да как… Держится.
Прохор вздохнул и сочувственно покивал головой.
– Ну да, ну да. Такое горе!.. Бедная. Ты вот что, – Прошка переступил с ноги на ногу, поиграл недоуздком. – Ты приходи к нам в гости. Чаю попьем, поболтаем. Детство вспомним. Давно ведь не виделись.
Прохор не женился и потому жил со своей старшей сестрой Ниной, бывшей замужем за Витей Шмелевым. Дом-усадьба Шмелевых находился на краю поселка. Хозяйство у них было большое, потому Прошка жил при них, помогал.
