Я рассказывал обо всем Дэни, когда навещал его. О ненастоящем судье без молотка, парика и мантии, от которого пахло нафталином. Об охраннике с огромным пузом и о том, как прямо посреди одного слушания китель у него порвался, а пуговицы разлетелись в разные стороны. И потом в перерыве он пришивал их, сидя в коридоре. То есть все совсем не как в наших любимых шоу. Но все было без толку.
Дэни больше не разговаривал со мной, он разговаривал только с дедом. Дед рассказывал ему последние новости, а тот задавал вопросы. Сколько бывает присяжных? Как они совещаются? А могут присяжные наврать? Обо всем этом Дэни я уже рассказывал, но мои слова он будто бы и не слышал, они были прозрачными, невидимыми, легче воздуха. И сам я стал невидимкой. Мне оставалось смотреть в окно. А за окном показывали дождь. Он так и не переставал. Говорят, если дождь сильный, то не может идти очень долго и скоро закончится. Наш дождь лил почти неделю напролёт, и в тучах все никак не заканчивалась вода. Без особой надобности никто не выходил на улицу. Пусто. Под кустом сирени сидела только маленькая синица. Она хлопала крыльями и барахталась в неглубоких дырках в асфальте. Она выглядела счастливой, если, конечно, синицы могут быть счастливы.
Столько воды.
Учёные говорят, что человеческий организм способен максимум протянуть без воды около недели. Обычно смерть наступает дня через 3-4. Без еды все протекает ещё быстрее. Жажда. Клейкая слюна. Сухость во рту. Сморщенная кожа. Сложно моргать. Холодно. Немеют конечности. Слабость, судороги. И, наконец, полное истощение. И все это сопровождается специфическим запахом.
Мы вернулись в поместье Бьерков на шестой день. Шесть дней. Шесть дней без воды и еды. Шесть дней с открытым переломом лодыжки. Интересно, какого это чувствовать, как гниет собственная плоть? Дед запрещал мне о таком говорить. Да если бы я и захотел ослушаться, говорить мне было не с кем. Дэни со мной не разговаривал. Дед был слишком занят звонками, бумагами и юристами.
Тогда мне и начали снова сниться кошмары, я не знаю, снились ли они Дэни. Он ведь не разговаривал со мной. Каждый раз я оказывался ночью посреди леса. Я слышал, как колышутся ветви сосен, как летучие мыши пролетают над самой головой, но совершенно ничего не видел. Только густая как деготь темнота. Я бродил, вытянув руки, бродил, пока не замечал вдали яркий голубой огонек. Я бежал к нему со всех ног, но в самый последний момент он исчезал. И в бледном свете я успевал различить на земле лишь круглые лужицы крови. И вот, когда глаза снова привыкали ко мраку, огонь опять загорался вдали. И история повторялась. Он горел. Я бежал. Он исчезал и снова загорался на горизонте. А потом я просыпался. Без крика. Может, я и кричал во сне, откуда мне было знать. Дед принимал успокоительное, а потому спал очень крепко, вряд ли мои крики были способны его разбудить.
После кошмара я уже не мог заснуть. Я бродил по дому, из комнаты в комнату, но в доме было скучно. Я стал выходить на крыльцо, а после крыльца – гулять вверх и вниз по улице. Я останавливался у небольшого пятачка, где соседи оставляли пакеты с мусором, когда были забиты баки. На этом пятачке всегда копошились ежи. Они прогрызали пакеты и лакомились старой выпечкой и подгнившими фруктами. При виде меня они сердито фыркали, будто в каждом еже скрывался крохотный парогенератор, и скатывались в круглые комочки.
