Леонард. При первом звуке имени Дэни сорвался с места и убежал вверх по лестнице в свою комнату. А я остался считать квадратики на клеенчатой скатерти. Леонард. Так звали нашего отца. Меня назвали в его честь, даже не знаю, почему. Но даже, когда мама злилась, она всегда звала меня Лео. Никто и никогда не звал меня Леонардом. Но я прекрасно знал, откуда мне досталось мое имя. Леонард. С этой самой минуты дед всегда звал его только так, больше он ни разу не произнес слова «ваш отец» или «папа».
Я не вникал в детали дела, точнее очень хотел в них вникнуть, но дед сделал все возможное, чтобы до нас не дошла никакая лишняя информация. Я знал только факты. Знал, что мама мертва. А наш отец, мой отец – убийца.
***
До этого дня мы были на похоронах лишь однажды, когда умерла бабушка Роза.
Она умерла во вторник. Похороны назначили на субботу. Всю неделю лил страшный дождь, на улицу и носа нельзя было высунуть, а в субботу погода вдруг неожиданно прояснилась назло всем синоптикам и их прогнозам. Мы тогда еще не понимали смысла случившейся трагедии, помню только, что бегали по дому в накрахмаленных белых рубашках и черных костюмчиках. Ткань жутко кололась, руки и ноги чесались, но мама запретила нам их снимать. Мы не понимали, почему нельзя выйти попинать мяч или поехать на карнавал в центре города.
Пели птицы. Цвела сирень. Но в доме, кроме нас, больше никто не смеялся. Сейчас я уже не понимаю, почему мы тогда ничего не понимали. Наверное, в шесть лет это нормально, никто ничего не понимает. Мы видели, что мама украдкой плакала, но скрывать слезы получалось плохо. У нее опухли глаза, и покраснел нос. Вместо привычных джинс на ней было длинное черное платье. Но для нас точно так же вертелась земля, дул ветер и шелестели листья, на рынке так же продавали сахарную вату и замороженный сладкий сок на палочке, но на этой привычной вертящейся, полной чудес земле, больше не жила бабушка Роза.
Накануне вечером мама сказала, что нам всем вместе нужно будет пойти и выразить свою скорбь. Она сказала «всем вместе», а если всем вместе, то значит, должен быть и папа, – эта мысль вспыхнула у нас в голове подобно зажженной спичке. Мы все утро представляли, как будем гордо шагать с ним за руку. Он появлялся дома редко. Мы толком не видели его с апреля. Стыдно признаться, но тогда мы ждали похорон, только потому что могли снова увидеть отца.
Шерстяные брюки жали и стесняли все вообразимые движения. Наверное, такие костюмы люди придумывают специально для особых случаев, для начала учебного года и похорон, чтобы постоянно напоминать их обладателям о горечи и трагичности момента.
В полдень мы вышли за порог, но отец так и не появился. Тогда мы потеряли к походу всякий интерес, и впервые за долгое время нам стало по-настоящему грустно. В машине мама постоянно разговаривала с кем-то по телефону. Ей звонили десятки людей, и всем она отвечала одно и то же: «Спасибо за соболезнования, мы тоже скорбим, что Роза ушла».
В тот день, как и позднее, больше всего на свете мы боялись попасться маме под горячую руку. Но решили все-таки, что обязательно спросим у нее, когда буря уляжется, что значит «ушла». Куда могут уходить умершие люди, если они мертвы? И если бабушка ушла, будут ли похороны? И если люди уходят, могут ли они когда-нибудь вернуться?
Сейчас мы уже слишком хорошо все понимали, хотя двигался я словно во сне. Слова «мама» и «похороны» мозг отказывался ставить рядом в одном предложении. В зале для прощаний было тесно и очень холодно. Люди заходили внутрь и становились по периметру комнаты. Их было не так уж и много, в основном друзья деда, те, что были в розыскной бригаде. У мамы не было друзей, может, и были, но они никогда не приходили к нам в гости, не приглашали к себе, и мы не отмечали вместе с ними праздники.
