– Что с тобой? Что, что случилось?.. – Валерка долго не мог вымолвить ни слова. Потом наконец сумел рассказать…
Но тут нужно маленькое пояснение.
Рубинчика, очень талантливого студента, которому прочили блестящее будущее, называли в шутку Антониончиком. Он был влюблен в Микеланджело Антониони, в его фильмы, в его музу, его жену – Монику Витти. Она не была красавицей, эта Моника, – неправильной формы нос, неправильной формы рот, зеленые кошачьи глаза, плечи в веснушках… Но какая-то притягательная всепокоряющая сила исходила от этой актрисы.
…Наконец я выбил из Рубинчика, что же все-таки произошло. А произошло вот что.
Возвращается Рубинчик из туалета и вдруг видит: у стола дежурной по этажу стоит Антониони и разговаривает по телефону (он, видимо, заказал разговор с Римом не в свой номер, а на телефон дежурной, который рядом с баром)…
Легко теперь представить, какой стресс испытал Рубинчик. Живой Антониони разговаривает по-итальянски с Римом… И с кем! С Моникой Витти! И главное, что потрясло Рубинчика: разговор шел по-итальянски, но Валерка все понял (он передал дословно этот разговор):
– Си, си, – говорил Антониони, – си, Моника… си… чао!
Актер и режиссер Владимир Басов рассказывал:
– Поехали мы на чёс…
Тут надо, наверное, сразу прерваться, объяснить, что такое чёс. От глагола «чесать». Прочесать, прошерстить как можно больше публики, срубить как можно больше деньжат. Это когда группа популярных артистов едет по городам и весям бескрайней страны и в каждом городе, городке дает по нескольку выступлений в день. Единственный, кстати, даже у популярных артистов, таких, как Крючков, Андреев, Переверзев, способ свести концы с концами. Зарплаты маленькие, ставка в кино у самого разнародного 50 рублей, а у артистов помельче – и 7 – 50, и 10, и 20 рублей. За весь тяжелый съемочный день.
Концертные ставки у артистов эстрады и того меньше: 12–50, 17–50. Вот и приходилось устраивать чёсы – давать по пять-шесть концертов в сутки. Не больно-то легкий заработок.
Была еще такая форма – стадионы. Приезжает бригада популярных артистов в город и дает концерт на стадионе. Все жители на трибунах – двадцать, тридцать, а то и пятьдесят тысяч. Я один раз присутствовал.
Сначала на броневичке выезжает Ленин. То есть артист, много раз на сцене и в кино игравший Ленина. Скажем, Смирнов или Каюров… Потом скачет на тачанке Чапаев с Петькой (Бабочкин и Кмит)… Мог пронестись перед трибунами и Павка Корчагин (артист Лановой)… Ну и так далее в таком же духе…
Однако вернемся к Басову, большому мастеру чёса.
– Приехали мы на чёс. Пять выступлений в день, голова кругом, сна нет, запутался в городах, селах… Однажды выхожу на сцену в каком-то клубе, смотрю – в зале сидят люди в телогрейках, в шапках… А я в бархатном пиджаке, при бабочке. Выхожу, бодренько здороваюсь, начинаю свое привычное:
– Ну, вы все, конечно, видели…
И вдруг из зала женский голос:
– Да ни х… я мы тут не видели…
Хохот, конечно. Мужской голос:
– Ну, х… й-то ты, положим, видела…
Тут такое началось… А мне каково? Какой тон с ними взять? Сделал вид, что и мне смешно. Корчась от смеха, уполз за кулису, спрашиваю:
– Кто в зале-то?
– Да ты попроще с ними, – отвечают. – Это зэки… Расконвоированные…
В 94-м году мне довелось провести целую неделю в американском конгрессе. Пригласила меня одна оппозиционная партия. Оказывается, и в Штатах есть оппозиция, правда, жестоко преследуемая. Лидер ее, Лондон Леруш, только что вышел из тюрьмы. Дали ему пятнадцать лет, отсидел половину. Вина его заключалась в том, что он и его сподвижники пытались объяснить американскому обществу, что хваленая американская демократия не так уж безукоризненна, что незачем ее насильно втюхивать всему миру; что Америка сама нуждается в истинных свободах, в первую очередь политических, и в свободе слова.
