Мамаша Вовки уже поднимает своего ненаглядного сынка из грязи, садится на корточки и начинает квохтать, размазывая сопельки по его круглой физиономии. Внезапно женщина поворачивается к Кириллу и свирепо выкрикивает:
– Не смей больше подходить к моему сыну, грязный щенок!
Кирилл вздрагивает, глаза начинает нещадно щипать. Но новый хлёст злости заставляет его взять себя в руки. Мальчишка сжимает кулаки, не смея сдвинуться с места. Сцепив зубы, зло продолжает тяжело дышать.
В знак своей причастности запоздалая воспитательница хватает Кирилла за капюшон куртки, как какого-то пса на поводок.
– Неужели опять, Зимовцев? – срывающимся на крик голосом, спрашивает воспитательница.
Кирилл обводит двор молчаливым взглядом. Он ещё толком не понимает, что в этот момент нуждается увидеть от других ребят слабую поддержку, хотя бы мимолётную, хотя бы…
Но прочие дети, как стадо перепуганных овец, шарахаются прочь от его взгляда. Кто-то из новеньких начинает плакать.
– Сколько это будет повторяться? Когда вы уже вышвырнете из садика этого хулигана?
– Обещаю, сегодня же мы поднимем этот вопрос с его родителями, – трескуче-сухой голос воспитательницы ломается под натиском рассерженной мамаши.
– Поглядите, как он напугал моего Вовоньку!
Вовонька потерянно стоит рядом с мамочкой, растерянно хлопая своими белёсыми ресницами.
– Извините, я как воспитатель недоглядела…
– У него вообще есть родители?! – не может утихнуть взмыленная мамаша. – Что этот ребёнок вообще здесь делает? Ещё ни разу не видела, чтобы этого паршивца забирал кто-то из взрослых!
– Сегодня его заберёт дядя.
Кирилл скалится в ответ и сразу же получает тяжёлый подзатыльник. Опустив голову, мальчик остаётся стоять, понурив плечи.
– Безобразие! – бросает мама Вовы, уводя сына. – Пойдём скорее, мой зайчик, пойдём, купим тебе твой любимый бисквитный тортик.
Кирилл вскидывает взгляд исподлобья, но не успевает ничего разглядеть. Мария Леонтьевна хватает его за руку и начинает трясти, словно намереваясь вывернуть плечо.
Рассерженная воспитательница что-то продолжает втолковывать ему, но Кирилл её не слышит. Повернув голову, он смотрит вслед Вовке и его маме. Он видит, как, отойдя на безопасное расстояние, женщина садится перед Вовой на корточки и бережно начинает наматывать ему на шею вязаный шарфик.
Краем ухо Кирилл слышит утихающий голос Марии Леонтьевны:
– У тебя же папа – милиционер! Как тебе не стыдно так себя вести?
Кирилл вырывается из хватки. Хочет спрятать руки в карманы куртки, но вдруг шикает от боли, задев застёжку. Он подносит к носу рукав, смотрит на тыльную сторону ладони – на покрасневшей коже алеют капли крови. Снова ему никто не напомнил взять с собой на улицу перчатки, от холода все руки потрескались.
Кирилл жмёт плечами. Он поворачивается и бредёт в сторону скамейки. К коленкам неприятно липнут промокшие джинсы.
На скамейке сидит девочка. До того, как Кирилл подрался с Вовкой, она предлагала ему сыграть в дочки-матери.
«Я буду мамой, а ты папой».
Но стоит Кириллу подойти ближе, как девчонка начинает реветь. Он останавливается, в недоумении глядя на её слёзы.
– Уходи, ты плохой! – испуганным голоском вскрикивает она.
Кирилл не двигается с места. Он не может понять, что сделал не так. Растерянный, он хочет присесть рядом на скамейку, но девочка отпрядывает в сторону.
– Уходи! Не хочу с тобой дружить!
Кирилл в нерешительности делает шаг назад. В груди возникает щемящее чувство.
