В этом районе, при впадении речки Яузы в широкую Москву-реку, и стоял наш дом. В соседних домах прежде обитали в основном швеи, скорняки, ямщики. А храм Святого Николая Чудотворца был тоже в двух шагах от нашего дома, буквально на Садовом кольце. Соседняя горка, которая спускалась с Яузской больницы вниз на Ульяновскую, называлась Швивая – в честь швей, живших вокруг, но мы, дворовая ребятня, называли её попросту Вшивка. «Пойдём кататься на Вшивку», – говорили мы друг другу и, прихватив санки, шли вверх на эту самую Вшивку. Чтобы потом, упав животом на санки, долго-долго катиться по Вшивке вниз, почти до Садового.
В те послевоенные годы я жила не в Останкино, где родилась, а на Таганке, у бабушки с дедом. Отец без конца ездил в командировки в Сибирь, поскольку работал в Министерстве сельского хозяйства инспектором по Сибири, а мама давала уроки фортепиано на выезд, то есть ездила к детям в «порядочные дома» по всей Москве. Дедушка преподавал студентам в МАИ и в МАТИ сложный предмет – «моторостроение винтовых самолётов», а бабушка, его жена, считалась иждивенкой, попросту домохозяйкой. И чтобы меня по целым дням не оставлять дома одну, родители подкидывали меня к любимым бабушке с дедом. Чему я была очень рада.
Надо сказать, что я очень рано, задолго до школы, научилась читать и писать. И маленький соседний магазин, который был на углу нашей улицы и Садового кольца и назывался «Культтовары», буквально завораживал меня. Правда, я не понимала, что это такое – «культтовары». То ли культурные товары, то ли их культ. Но это не имело значения. Имела значение вся атмосфера этого маленького торгового зала. И когда меня выпускали гулять во двор, я старалась хоть на минутку заглянуть в «Культтовары», в его волшебный мир. А он действительно был волшебным. Там на всех стенах пестрели плакаты. Я давно знала их наизусть: «Учиться, учиться и учиться. В. Ленин», «Ученье – свет, а неученье – тьма», «Грамоте учиться – всегда пригодится». И даже были в стихах. Белые буквы по красному фону: «Учись – не ленись. / Поздно спать не ложись. / Утром рано вставай / И урок повторяй».
А над плакатами, под потолком, на белом фоне висели большие портреты писателей в рамах с ценниками. Некрасов, Гоголь, Пушкин. Я их знала наизусть. Все они были мои знакомцы, даже друзья. И если кто-то вдруг из них исчезал, я знала: значит, в школу купили.
Ах, как хотелось мне скорей подрасти, поступить в школу! Сесть за парту! И писать, писать, писать. Складывать буквы в слова. И конечно же, рисовать!..
В этом царстве чудес царицей была продавщица тётя Тася. «Ну что, опять пришла?» – встречала она меня. И разрешала: «Ну смотри, любуйся». И я любовалась.
С полок на меня смотрели обложки ярких и даже знакомых детских книг, всё больше сказки, которые я почти все знала наизусть. «Там на неведомых дорожках, / Следы невиданных зверей. / Избушка там на курьих ножках / Стоит без окон, без дверей…» Однако гораздо больше меня завораживали витрины. Я, малышка, была чуть выше прилавка, но под стеклом видела все драгоценности, которые почему-то назывались канцелярскими. «Бесценные вещи» (хотя под каждой была своя цена, написанная на бумажке). Но мне купить это было не на что, а так тянуло лишний раз полюбоваться на все эти школьные богатства: коробки разноцветных карандашей, пластилин, ластики, фигурные линейки, циркули, блокноты, пёрышки. Целая россыпь различных перьев разного металла с разнообразными названиями и номерами (№ 11, № 86 для черчения, для «волосяных» линий чистописания). А главное – ручки. Собственно, и дедушка мой писал такой же ручкой-палочкой, покрашенной в синий цвет, с пёрышком «лягушка».
