Самописка
Психологический этюд
Сперва я хотела назвать этот рассказ «Ручка» или «Авторучка». Но отказалась. Очень уж «в лоб». И решила назвать «Самописка» (я люблю названья с интригой, с изюминкой). Слово, конечно, старое, отживающее. И захотелось его сохранить для читателя, продлить ему жизнь. «Самописка»… Что? Она сама, что ли, пишет? Ну, не совсем, конечно, сама, а частично. Словно кто-то ей сверху подсказывает, с неба диктует. Вот и оставила название – «САМОПИСКА».
Сегодня, да и всегда в каждом доме живут любимые вещи. Предметы. Удобный старинный нож, например, или ложка. Кресло. Книжный шкаф или лампа. Они несут в себе память о прошлом, судьбы, привычки близких людей, которые уходят корнями в глубину семейного рода. Есть такие предметы и в моём доме. Например, обожаю нож, не просто бабушкин, а даже прабабушкин, века девятнадцатого, с тонким лезвием, который и сегодня режет лучше других, точнее других. Пусть даже и современных, и красивых, и раззолотых.
Есть и среди мебели любимые памятные предметы. Конечно, уже доживающие свой век. Например, тумбочка с потайным ящичком на ключике. Или туалетный столик с зеркалом времён Льва Толстого. Или кресло – модерн начала двадцатого века. У моих дорогих бабушки и деда, живших на Таганке, тоже были любимые предметы. И в первую очередь это два главных «ковчега» в столовой. Буфет с посудой внутри – это бабушкин мир, а напротив письменный стол с настольной лампой, книгами, документами – это мир дедушки.
Внизу буфета белел дорогой фарфор: блюда, супница с фигурными ручками, соусники. Но главное – аккуратные стопки различных тарелок по двенадцать штук (то есть дюжина. А были и по две дюжины, и по полдюжины. Сервизы большой, малый, двойной. Тарелки – закусочные, глубокие, мелкие, десертные). А на бабушкином сервизе сбоку и по краям цвели цветы с одинаково яркими чудо-ромашками и синими васильками. И казалось, весь первый «этаж» буфета был забит васильками и полевыми ромашками, но пахло почему-то не цветами, а хлебом и сухарями.
А выше, на уровне живота, два глубоких ящика с сервировкой. Один с праздничной, другой с повседневной. Над ящиками в этом бабушкином мире, словно в высотном доме, располагалась столешница под кружевной салфеткой, с зеркальным углублением у задней стенки. Но мне, малышке, был особенно люб «верхний этаж» (кондитерский), где за разными дверцами стояли кофейный и чайный сервизы с чашками, сахарницами, стаканами в серебряных подстаканниках. А рядом разноцветные варенья в вазочках на разновысоких ножках, конфеты, цукаты. И от каждой дверцы свой ключик на звенящей связке в кармане бабушкиного фартука.
Буфет стоял справа от входной двери, выходящей в коммунальный коридор (где соседями были ещё две семьи). А двухтумбовый дубовый письменный стол (дедушкин мир), опирающийся на половицы массивными львиными лапами, стоял напротив буфета, через комнату, вдоль высокого окна, смотрящего во двор по Ульяновской улице. Ныне название улицы, слава Богу, вернули. Теперь она называется, как и раньше, Николоямская. И главным на столе был, конечно, письменный прибор на мраморном основании. Две хрустальные чернильницы, полные лиловых чернил, и бронзовый медведь, уже столетие сидящий между ними. А рядом на таких же мраморных основаниях помещались пресс-папье, подсвечник, пепельница и даже лежал нож с мраморной ручкой для разрезания бумажных страниц. Стакан был полон тонко заточенных разноцветных карандашей (дедушкино хобби). И тоненькая деревянная ручка с пёрышком «лягушка» для чистописания. Бронзовый медведь с доброй мордой по-хозяйски следил за порядком и на столе под зелёным сукном, и во всём доме.
