Вес чернил - страница 27



«Почитал бы газету, – говорил ему отец, – и, глядишь, вырастешь образованным человеком».

Аарон внял его совету и к четырнадцати годам понял, что кровавое мужество, которого требует от него действительность, не имеет ничего общего с мирными проповедями родителя.

Но, если говорить откровенно, этого мужества не было ни в его мелкотравчатой подростковой робости; ни в его склонности мудрствовать, когда требовалось действие; ни в его показном пренебрежении окружающими в классе, на спортивной площадке или в общении с девушками, которых Аарон сначала впечатлял, а потом озадачивал. Нельзя сказать, что ему это как-то мешало: он был типичным умником, любившим поддеть преподавателя, на потеху школьным товарищам. На первом курсе колледжа он не стушевался, когда ассистент кафедры современной американской истории отвел его в сторонку с видом человека, вынужденного сообщить неприятную, но необходимую вещь: «Как я понимаю, тебе никто не предложил помощь в твоем исследовательском проекте. Запомни, Аарон, к тебе будут относиться лучше, если ты сотрешь ухмылку со своей физиономии!» Последние слова ассистент сопроводил условными кавычками, чтобы показать Аарону, что всего лишь передает мнение некоторых однокурсников (возможно, так бы и следовало поступить, заметил себе Аарон, если бы мне на самом деле нужен был партнер). А его бывшая подружка в порыве, стараясь побольнее задеть Аарона, даже назвала его тефлоновым.

Однако когда речь заходила об истории, его голос начинал дрожать и срываться. Аарон был рад тому, что не разругался с отцом, – хотя бы потому, что прекраснодушный иудаизм отца не стоил ссоры. Вместо этого он просто спокойно отринул то, к чему его готовили и на место религии и всего того, что с ней связано, – семьи, общины и ее интересов – поставил историю, то есть единственное, на его взгляд, что можно и должно было уважать.

И вот теперь он медленно пробирался сквозь трудности старого португальского наречия Га-Коэна Мендеса. Наклонные линии букв словно бы старались заставить читателя задуматься о его собственных приоритетах.

Дело, которому Менассия бен-Исраэль посвятил свою жизнь, так же самоотверженно, как мученики отдают свою в пламени костров инквизиции, настолько велико, что способно поддержать и спасти даже самую исстрадавшуюся душу. Поэтому, как бы вы ни были образованны, не думайте, что ваше учение завершено. Ибо ученость – се есть река Б-жья, и мы пьем из нее всю нашу жизнь.

Хотя риторика и содержание проповеди Мендеса были крайне далеки от проповедей отца Аарона, все же она вела к аналогичному выводу:

Воспитывайте же своих детей! Присоединяйтесь к Братству Храма! Жертвуйте!

Ваш великий враг – невежество, и я никому не стану льстить, говоря, что он умен.

И тут в тексте шла фраза, которую отец Аарона вряд ли осмелился бы произнести перед своими самодовольными прихожанами:

Имея ныне возможность открыто называть себя евреями, вы должны желать избавления от собственного невежества. Заглянув в пустоту души своей, вы немедленно захотите того, что могло бы заполнить ее в мгновение ока. Но именно из-за этого желания вы должны постоянно быть начеку и уметь отличать свет истинного знания от знания ложного. Появятся те, кто продаст вам ложное знание и пообещает быстрое искупление. Однако лишь Б-г выбирает время Своих откровений, и когда Он приведет нас в грядущий мир, это произойдет внезапно и случится не по нашему плану. Воля Б-га и Менассии бен-Исраэля состоит не в том, чтобы евреи делали ставки на пришествие Машиаха, словно игроки в кости, а в том, чтобы мы с вами упорно и смиренно трудились все наши дни.