Он встал, отложив свой бутерброд.
– Вы не имеете права подниматься наверх без разрешения Истонов, – заметила Хелен, оставаясь неподвижной, как статуя.
Как она могла сидеть, когда ей самой не терпелось посмотреть? Просто посмотреть и получить представление о том, каков был быт у людей, хранивших эти бумаги. Но Хелен не двигалась с места, упершись руками в сиденье стула.
Ладно, будь по-твоему. Как-нибудь в другой раз, когда старуха не будет мешаться под ногами.
Она с подозрением взглянула на Аарона:
– Так принято.
Чертовы британцы!
– И конечно же, комнаты выглядят совсем не так, как выглядели в семнадцатом веке.
Аарон ничего не ответил. Пусть для разнообразия послушает его молчание. Он вернулся на свое место и напустил на себя невозмутимый вид.
– Есть ли еще что-нибудь примечательное в этом гроссбухе?
Прежде чем ответить, Аарон выдержал долгую паузу.
– Что меня поражает, – наконец сказал он, – так это то, насколько расплывчато указаны сведения о доходах Мендеса на Кричерч-лейн, особенно если учесть, как тщательно отражены расходы. Нет списка имен учеников и указаний на оплату обучения. Указаны какие-то «пожертвования», и мне кажется, что это и есть доход Мендеса от преподавания. Но это выглядит почти преднамеренно неясно. Если учесть, что Кромвель официально признал существование еврейской общины, то можно сделать вывод о том, что они просто стали терять осторожность.
– Вы просто читали невнимательно, – покачала головой Хелен.
Аарон издал короткий и несколько раздраженный смешок.
– Вы – американец и считаете прямолинейность величайшей добродетелью.
С губ Аарона сорвалось что-то похожее на проклятие.
– Я вовсе не пытаюсь вас оскорбить, мистер Леви, – твердо произнесла Хелен. – Просто констатирую факт. Англичане, кстати, тоже делают подобную ошибку. Говорить правду – это роскошь, доступная тем, чья жизнь вне опасности. А для евреев эпохи инквизиции даже знание о своем еврействе могло оказаться фатальным. Оно могло обнаружиться в том, как ты сидишь, одеваешься; в мимолетном проблеске на твоем лице при упоминании определенного имени. Ну, даже если в Англии с тобой ничего такого особенного не случится – разве что выдворят из страны, – то спустя пару месяцев где-нибудь в Испании или Португалии твоих родственников могут схватить и подвергнуть мучительной смерти.
Что-то как будто схлопнулось внутри нее. Аарону показалось, что Хелен злится, но не на него.
– Англо-американское представление о честности, мистер Леви… – и Хелен замолчала, словно обдумывая слова.
Но, очевидно, Аарон мало чего стоил в ее глазах, чтобы продолжить фразу.
– Что-нибудь еще нашли? – спросила Хелен.
Секунду назад она явно удержала себя от чего-то… но Аарон решил, что ему это неинтересно.
– Проповедь, – сказал он. – Га-Коэн Мендес написал ее после смерти Менассии. В ней содержатся аргументы против лжемессий.
Она подалась вперед в кресле.
– Но прежде чем рассказать о проповеди, – произнес Аарон, с удовольствием наблюдая за выражением любопытства на лице Хелен, – должен заметить вам, что сегодня утром мне удалось узнать кое-что новое о раввине Мендесе. Как вам известно, – продолжал он небрежным тоном, – несмотря на то, что Мендес слыл великим ученым, он был настолько стеснен слепотой, что сумел опубликовать только одну работу – брошюру под названием «Против лжи». Она была напечатана одним из последователей Мендеса в Лондоне уже после его смерти.
