Коробка с крышками для банок, полиэтиленовыми и жестяными. Бывали годы, когда они шли в дело все до последней, их не хватало, и в пик страды закрутки варенья я покрывала последние банки калькой и заматывала крепкой ниткой – ничего, стояли. Сейчас варенье почти не варю – кондитерское изобилие низвергло его из востребованных десертов и лакомств, разве что только абрикосовое… Но крышки ещё надеялись на участие в хозяйстве.
Во встроенном шкафу целое нижнее отделение крепкой, практичной обуви, которая не наденется уже никогда. Но незабываемый травматичный опыт, когда экстренно сданную в ремонт пару нечем было заменить, не позволял расстаться и выбросить. А уж, что там на двух забитых до отказа антресолях, из нас не помнил никто.
В рассказе Татьяны Толстой “Милая Шура” прочла, что виток жизни кончается на помойке – поздно или рано все сопутствующие жизни вещи оказываются там. И мне подумалось, что, возможно, эти не дошедшие до нее вещи осуществляют для меня некий заслон к той помойке. Может, даже помогают пережить неопределённость моего бытия при смене жилья, пока не накопится новый сухой остаток следующего витка, и я держусь за этот старый хлам, как за опору.
Гнездышко
Обустроила себе в зале укромный уголок для вечерних посиделок с бумагой и ручкой – собрать обрывки фраз, разложить записи по файлам, полочкам, чтобы в голове был порядок. И для возможности писать перьевой ручкой.
Заняла ближнюю к окну секцию стенки. Раскрыла дверцы верхней части, ее дно стало дальней частью письменного стола. Сверху еще три полки, на них – чашки, фужеры, рюмки, они наполнены воздухом и напоминают о застольях с запасной посудой.
Между верхней частью шкафа и нижним отделением с дверками узкий выдвижной ящик со швейной мелочью: булавки на магните, иголки с колечками, детский желтый металлический сундучок еще из моего детства с канцелярскими иголками, иглодержатели, ножницы, наперстки и все такое.
Располагаю жесткую адресную папку от грамоты с работы, и вот – место для писанины, где на лист бумаги через руку льются слова. Получился вполне уютный уголок, между стеклянным верхом с сервизами и железно-ниточным низом, как между небом и землей. Будто свитое гнездо.
Под горячим феном
В 40-градусную жару вентилятор на рабочем столе работает, как горячий фен: такие ностальгические ощущения – давно им не пользовалась. Оказывается, на исходе первой четверти 21 века некую сплит систему на четыре кабинета невозможно починить быстрее, чем за пять месяцев (дополнительное соглашение, торги, т.п.).
– А за свои деньги могу пригласить специалиста отремонтировать?
– За свои-то деньги, конечно, можете.
Пригласила бы, да не буду, ибо этого по инструкции делать нельзя, но и это завхозу не ведомо.
Окна
Мойщик окон.
В кабинет зашел мойщик окон.
– Я сейчас освобожу подоконники.
– Да, у вас-то – пусто. Вот в суде я мыл – там все окна папками завалены. По коридорам только и ездят тележки с бумагами. … Я один все здание мою снаружи.
– Наверное, не боитесь высоты?
– Наоборот: если перестал бояться – работать нельзя, чревато.
–
Старушка в окне.
Мама была рада, когда наконец-то в дворе стало сухо, и стало можно гулять. Пока ещё постоянные приятельницы не вышли на ежедневные прогулки, она ходила вокруг домов одна. И вот, проходя мимо соседнего, увидела в окне первого этажа знакомую старушку Антонину Андреевну:
– Она мне так обрадовалась, махала рукой, улыбалась. Как будто говорила: вот, опять будем вместе целое лето прогуливаться вечерами, разговаривать. Ей 93 года, она столько стихов знает, сама их пишет и нам на лавочке читает.
