Людвиг притерся на мельнице-колесухе котом блудным, прикормленным. Ночи ночевал в деревне, где продолжал снимать комнатушку. Зарабатывал себе на кров подработками там-сям. Умельцем парень сыскался на все руки мастер. Коль руки с ногами иной раз не подводили. Залатал-таки церковную крышу заместо горемычного Карла. Гвоздей не наглотался, но тоже отличился, вниз котелком навернуться успел, благо, тот и раньше дурной был, да и куст подсобил, смягчил падение. И пусто, что куст шиповника. Долго Юшка реготала над везением черным молодца, покуда Пыля из него колючку за колючкой выковыривала. За сие правое дело сыскал МакНулли у деревенских почет и уважение. На мельницу же захаживал без малого каждый день, верно, медом ему намазано тут было. Пособлял с хозяйством, на пару гогоча, выпекал с травницей пироги, донимал баггейна расспросами про народец скрытый. Фейри перво́й рявкала, а позже уяснила, куда проще ответить – скорее отвяжется, репей приставучий.
Бывало, засядут вечерами томными на завалинке оборотень и человек. Первый слово держит, «мудростями», сокрытыми от людского ума, делится, покуда второй неистово строчит под лучину.
Изъяснялась Юшка, лениво пережевывая травяную жвачку, что бывалые моряки табаком жевательным балуются. Намедни полюбопытствовал Людвиг, мол, а чаво это она время от времени срыгивает? А фейри возьми и брякни сдуру – яд сцеживаю. Ух, как взбудоражился молодец! Проходу баггейну с ядом этим проклятущим не давал: а что за яд? А как работает? Смертельный? А он с клыков капает яко у змеи, иль то слюна ядреная? А кусать надо иль достаточно плюнуть? Юшка, не будь дурой, возьми да плюнь! Прямо МакНулли в лицо. Яда у нее, знамо дело, не имелось (а жаль!), одначе травяная жвачка, щедро сдобренная соком желудочным, оказалась гадостью дюже клейкой. Полдня отдирал ее Людвиг, и то вместе с ресницами вышло. Впредь стоило фейри срыгнуть, как молодец прытко укрывал глаза ладонью. Мало ли.
– Есть оборотни по рождению, а есть обращенные по проклятию.
– А ты?
– А я по дурости.
– Значит, по проклятию, – кивал Людвиг, черкая пометки очередные.
– Смекаешь! У тебя-то, поди, в дурости опыта не меньше нашего, – не упускала шанса поддеть рыжего за живое, гнусно подмигивала Юшка. – Не запамятуешь, чаво мы тут с тобой научили, ученичок, а?
– Не запамятую, – сдержанно выдавливал молодец с улыбкой вымученной, не отрывая от бестиария глаза свои зеленые, точно озера лесные. – Для этого и записываю…
– Ну-ну, ну-ну.
Опосля к ним непременно заглядывала Пыля, приглашая отведать чаю с плюшками, пирогом, овсяными лепешками, кексом, ватрушками, кренделями или на что ее сегодня «пронесло». Сдоба завсегда была хороша собой, а чай нередко приходилось заваривать вдругорядь, стоило баггейну едва нюхнуть. Горе-знахарка вновь и вновь перепутывала мешочки со сборами.
Ходили в леса и болота по травы. Точнее, по травы ходила Пыля, а у МакНулли единый интерес по жизни – фейри. Ой, и ненавидела сие вылазки Юшка! Да за выводком сотни свежевылупившихся цыплят уследить проще, нежели за этими двумя! О многочисленных попытках травницы скоропостижно свести счеты с жизнью оборотень знавала не понаслышке. Девушка кичилась, дескать, знает в лесу каждую опушку и тропку. А фейри глумливо напоминала, как та едва не утопла в багне77, постыдно спутав стороны света.
– Ну, ошиблась чутка. И вообще, там было всего по колено!
