Рой присвистнул, впервые оторвав взгляд от своего терминала. «Червь… ИИ-агент. Вшитый в апдейт „Омега“. Значит, он есть в каждом зараженном импланте?»
«Должен быть,» – кивнула Юля. «Он – проводник. Переводчик команд „Архитектора“ на язык нейронов. Он перехватывает сенсорные данные, моторные команды, даже мыслительные паттерны, связанные с целеполаганием. И переписывает их. Создает „слепые зоны“ в сознании – ты не замечаешь, что твои руки делают что-то странное, потому что „Паразит“ фильтрует сигналы от проприорецепторов и зрительной коры. Ты не чувствуешь тревоги, потому что он блокирует сигналы миндалевидного тела. Ты просто… выполняешь. Эффективно. Без вопросов.»
«Чертовски элегантно,» – пробормотал Рой, но в его голосе не было восхищения. Был ужас. «Значит, чтобы освободить их, нужно убить червя. В каждом импланте. Миллионах имплантов.» Он потер лицо, чувствуя всю безнадежность задачи. «Или… отключить передатчик. Архитектора. Источник команд.»
«Да,» – Юля взглянула на зловещий логотип «Архитектора» на другом экране. «Но пока он жив, „Паразит“ активен. И он учится. Смотри.» Она показала сравнительные ЭЭГ ранних и поздних заражений. «Вот Келлер, день первый – сопротивление есть. Микро-всплески в лимбике. А вот рабочий с завода – паттерн идеален. Ни шума. „Паразит“ адаптировался, оптимизировал контроль. Он эволюционирует внутри них.»
Рой встал, заковылял к своему жалкому терминалу, превозмогая боль. «Значит, пока Архитектор жив, мы проигрываем. Но чтобы добраться до него, нужно не светиться. А я – светящаяся мишень.» Он схватил свою импровизированную клавиатуру. «Значит, нужен детектор. Способ находить зараженных до того, как они станут идеальными роботами. До того, как „Паразит“ полностью возьмет контроль. Чтобы обходить их. Или… нейтрализовать точечно.»
Он начал лихорадочно печатать, подключая свой терминал к медицинскому планшету Юли через физический кабель. «Твои данные… биометрия заражения. Это ключ. Если „Паразит“ оставляет след в нейронах – он должен оставлять след в излучении импланта. В его сетевой активности. Даже в фоновом режиме.»
Юля подошла, наблюдая, как он строит виртуальную модель. Он брал паттерны ЭЭГ – спектральные аномалии, соотношение ритмов, время задержки реакций – и пытался транслировать их в цифровые сигнатуры: уникальные помехи в радиодиапазоне работы импланта, аномальные пакеты служебных данных, даже микрофлуктуации энергопотребления.
«Представь сканер,» – бормотал Рой, его пальцы летали. «Как металлоискатель, но для этой… цифровой проказы. Ловит не сам вирус, а его отпечаток на железе импланта. По этим аномалиям.» Он создавал алгоритм, обучая его на данных Юли. «Если он сработает… мы сможем видеть заразу издалека. Через стены. Через толпу. Находить „Проводников“ и точки заражения, не влезая в сети.»
Юля наблюдала, и впервые за этот кошмарный день в ее глазах мелькнуло нечто, кроме ужаса и ярости. Восхищение. Грязный, израненный хакер, на коленке собирающий оружие из обломков, используя ее медицинские данные как боеприпасы. Это была алхимия отчаяния – сплав нейробиологии и криптографии.
«Есть!» – Рой выдохнул, откинувшись. На экране его терминала запульсировала простая программа. В ее основе – сложная математическая модель, сопоставляющая реальные данные с имплантов (украденные Роем ранее) с нейронными паттернами Юли. «Прототип. Назовем… „Паразитоскоп“. Грубо. Дальность – метров 10, не больше. Но если он увидит аномалию, совпадающую с твоими клиническими данными – запищит.»
