Читать онлайн Линн Берг - Вишневая

– Ты крупно влипла, Вишневецкая.

Есеня безразлично хмыкнула. Будто она сама этого не осознавала.

Не успел стартовать сентябрь, как деканат вывесил список счастья с должниками, которым грозило распрощаться с университетом в том случае, если те не закроют долги до октября. Угроза была реальной, но мало ощутимой. Казалось, что это не про нее, не про Есеню: не может человек с такой хорошей успеваемостью вылететь со второго курса из-за какой-то незначительной физры. Да и зачем физра в институте, ведь люди кругом вроде бы взрослые и осознанные, и сами вполне могут отвечать за свое здоровье.

Дамоклов меч, опасливо зависший над головой, скорее озадачивал, нежели хоть в малой степени беспокоил. Куда больше Есеню волновал вопрос, как на это отреагирует мать. Озабоченная престижем и успеваемостью дочери, она скорее сожрет ее без соли и перца, чем позволит вылететь так глупо и бездарно.

– Я слышала, Георгич ушел на пенсию. Может, с новым преподом попробуешь договориться?

Ира Исаева, отрада всего факультета, а по совместительству и староста их группы, ткнула Вишневецкую в бок. Есеня с сомнением поджала губы в ответ.

Старик перед уходом на заслуженный отдых серьезно поднасрал всем отстающим своими вечными больничными, из-за которых у должников просто не оставалось шанса всунуть ему в руки хвостовку и слезно умолять о зачете. Не то чтобы Есеня активно пыталась это сделать, и не то чтобы ее это сильно волновало. На благодатной почве из вечных оправданий и на поблажках со стороны деканата выросло огромным сорняком чувство безнаказанности. Однако ультимативное объявление об отчислении острым секатором это чувство сегодня в ней успешно срезало.

– А могла бы просто ходить на пары, как все, – нравоучительно заявила Ира.

– Ой, да не начинай.

Весь путь до манежа Есеня репетировала речь для нового преподавателя: выстраивала логическую цепь из оправданий, замешивала в один котел мольбы и жалость, пыталась хотя бы примерно накидать сценарий их возможного диалога. В сентябрьской прохладе мысли складывались в стройный ряд и неоправданно вселяли уверенность в этом предприятии. Надежды, конечно, было мало, но лучше так, чем совсем ничего.

Запах прелой травы и сырости наполнял легкие и вырывался обратно сквозь сложенные в трубочку губы. Отчего-то с каждым шагом сердце все сильнее заходилось в истерике, громким барабанным ритмом отдаваясь в ушах. Ира всю дорогу беспечно щебетала о чем-то своем и, казалось, просто не замечала напряженности Есени. Та же в свою очередь даже не пыталась вслушиваться в болтовню одногруппницы, целиком поглощенная задуманным планом по вызволению своей бедовой задницы из долгов.

– Сеня, ты оглохла?

Она и правда не заметила, когда Ирина успела подвести свой монолог к логическому завершению и ждала теперь хоть какой-то реакции со стороны Вишневецкой.

– А?

– Про препода нового слышала?

– А что с ним?

За размышлениями она совсем потеряла нить разговора. Такое с ней случалось частенько, что вызывало в людях раздражение. Иру эта особенность скорее веселила, и к отстраненности Есени она всегда относилась флегматично, проявляя немереное терпение.

– Ты чем слушала? – со смехом отозвалась она, – молодой, говорят, красивый.

– Какая разница? – без доли интереса сухо проворчала Есеня, – Будь он старым и уродливым, долги бы никуда не делись.

Молодость и красота не давали никаких гарантий, что человек будет готов пойти на диалог. Отчего-то казалось, что возраст нового преподавателя сыграет против нее и щедро отсыплет еще больше проблем в багаж Вишневецкой. Если бы только в тот момент сама Есеня осознавала, насколько была близка к правде.

Манеж натружено гудел, словно пчелиный улей. На дорожках осваивались первокурсники, едва перебирая ногами по резиновому покрытию. В центре зала синхронно отрабатывали упражнения разношерстные группы. Свистели свистки, клацали тренажеры, голоса гулким эхо уносились под купол. Последняя попытка проникнуть сюда для Есени закончилась полным провалом: Станислав Георгиевич отчалил в очередной бесконечный больничный, а ей оставалось только бестолково носиться по залу в поисках преподавателя, сжимая в руках проклятую хвостовку. В тот момент она надеялась отделаться рефератом и сдачей каких-нибудь прыжков в длину. И надежда эта теплилась в ней до тех пор, пока Есеня не решилась представиться новому преподавателю.

Ира, пожелав удачи, удалилась в раздевалку, Вишневецкая же задалась целью познакомиться до начала занятий, чтобы успеть описать свою ситуацию и вывалить на преподавательский стол весь длинный список из причин и оправданий. Весьма опрометчиво. Или крайне предусмотрительно.

Первой она умудрилась разглядеть его широкую спину и затылок с ежиком темных волос. Пока он сидел, казался совсем безобидным, но стоило только встать и повернуться, как у Есени перехватило дыхание.

– Вишневая? Вот ведь неожиданность.

Знакомый голос, знакомое лицо, знакомые насмешки и до боли осточертевшая кличка, которую она не слышала без малого лет пять. Тело в ответ на реплику конвульсивно дернулось, а глаза медленно проследили путь от искривленных в хищной улыбке губ к прищуренным по-лисьи глазам. У Вишневецкой язык прирос к верхнему ряду зубов, упрямо отказываясь шевелиться.

Миронов Даниил Александрович. Есеня его помнила еще с той пыльной давности, когда посещала спортивную школу и подавала слабые надежды однажды стать мастером спорта по спортивной гимнастике. Когда к имени Дани еще не приставляли в уважении отчество, а сам он без проблем мог оседлать брусья, Миронов называл еще зеленую Сеньку вкусным «Вишневая» и не упускал при этом ни одной возможности напомнить о том, какое она на самом деле неповоротливое бревно. Стоит ли говорить о том, что они никогда не ладили, и конфликты их ни на миг не утихали, пока однажды он внезапно не перестал посещать тренировки, да и сама Есеня не забила на гимнастику большой и толстый болт.

Ну ведь не будет же она умолять его поставить ей зачет? Все это просто дурное стечение обстоятельств. Это наказание. Да, точно. Ее личное наказание за лень и безалаберность. Иначе как объяснить, отчего из всех раздражающих Есеню людей судьба послала самого раздражающего:

– Ну ты и мудак, Миронов.

Сердце заторможено пропустило удар, чтобы затем с удвоенной силой начать проламывать ребра. Сене такой откровенной бывать доводилось редко, особенно с теми, кто был старше ее, даже если по факту те и правда заслуживали сказанного.

– Поосторожнее со словечками, Вишневая, я теперь твой преподаватель, – а он отчего-то на сказанное даже не обиделся, только ухмыльнулся в ответ.

– Ну вы и мудак, Даниил Александрович.

Выпалив это, Есеня трусливо сбежала. Не просто сбежала – вылетела из зала пулей, высокомерно вздернув подбородок. И сделала она это так поспешно, что мысль о произошедшем настигла ее лишь на улице. Схватившись за голову, Вишневецкая обреченно осела на ближайшую скамейку.

«Я точно вылечу из универа», с отчаянием крутилось в голове.

От начала сентября прошла неделя. На зеленых листьях деревьев в парках уже расползлась коррозия осени, трава под ногами потеряла цвет и уныло раскисла от часто идущих дождей. Сегодня, кажется, было первое утро за семь прошедших дней, которое началось не с традиционной угнетающей мороси. Еще по-летнему теплые лучи солнца сладкой патокой сочились сквозь легкий тюль занавесок в комнату, наполняли темные углы сливочным светом восхода и стирали уцелевшие клочки прошедшей ночи.

Есеня утро не любила: ее ранний подъем вводил в непонятное уныние. Хотя кого бы не вводил? Необходимость шесть дней в неделю вставать в семь утра и со сверкающей голливудской улыбкой переться на пары едва ли у кого-то вызывала сладкий экстаз. И даже если такие придурки на самом деле существовали, примыкать к ним она не спешила.

– А почему ты перестала ходить на гимнастику? – пока рот насильно набивался манкой и комом застревал где-то в горле, мама Сени, по обыкновению начинавшая утро с вопросов про успеваемость, именно сегодня решилась сменить тему и переключиться на нечто поинтереснее.

Вишневецкая по-партизански молчала, пробуя языком размалывать осточертевшие до рвотных позывов комочки каши. Манка все же с третьей попытки проскользнула по пищеводу вниз, а у Есени к тому моменту мозг уже сплел сплести целую сеть сопутствующих диалогу с матерью вопросов.

– Ты это к чему? – заискивающе начала она издалека, громко позвякивая ложкой по молочно-белому фаянсу тарелки.

– Да просто интересно, – Елена Владимировна отмахнулась от дочери полотенцем и вернулась к тщательной полировке посуды. – Ты уже лет пять никуда не ходишь.

– Я хожу на занятия, – аргумент был не самым убедительным, но других у Есени не было.

– Это другое, – последовал новый взмах полотенцем, – а про спорт ты совсем забыла. Глянь на себя, сидишь как знак вопроса, ссутулилась вся, бледная, как моль.

Вмиг захотелось закатить глаза в раздражении, Есеня, однако, сдержалась. У матери было не так много тем для диалога: успеваемость, учеба, институт, красный диплом. Когда скудный запас иссякал, она подключала дополнительный канал, отвечающий за придирки с пустого места. Заходил он в беседу, как правило, под соусом «у совершенства нет пределов».

– У меня есть пары по ОФП, – в этот довод Есеня верила еще меньше, чем в предыдущий.

Следовало бы прикусить язык и лишний раз болезненной темы не касаться вовсе, ведь время неумолимо утекало, а вопрос с ее долгами так и остался висеть на гвозде под названием «мудак». Один космос ведал, на какие ухищрения ей теперь придется пойти, чтобы оправдаться перед Мироновым.

Есеня в полной уверенности, что не произносила его фамилию вслух, на следующей фразе матери серьезно задалась вопросом, не открылись ли в ней способности к чтению мыслей:

– А ты почему, кстати, не сказала, что пары у тебя теперь ведет Миронов?

– Не знала, что для тебя это важно, – удивленно ответила она.

– Конечно, важно! Я ж его с пеленок знала. Мама у него замечательная была, помнишь ее?

Его маму она не помнила, да и про самого Миронова вспоминать не хотела бы, особенно за пределами университета. Давняя и малопонятная дружба между родителями ни на сантиметр не сокращала ту пропасть, что царила в их отношениях почти с момента знакомства. Даня был старше и общение с Есеней в приоритетах не держал. Да и весь разговор с матерью сейчас скатывался в сплошную патетику, которая ни на йоту не проясняла, с чего мать так прицепилась к ее физподготовке. Неужели узнала о пропусках?

– Так к чему ты вообще затеяла этот диалог?

– Когда ты собиралась рассказать о том, что тебя отчисляют?

Комок манки застрял где-то в горле и упорно отказывался соскальзывать дальше вниз. Театрально откашлявшись, сама того не желая, Сеня потянулась за стаканом воды и мучительно медленно начала цедить по глотку, пока на стеклянном дне не осталось капель.

– Откуда ты узнала?

– А какая разница? Лучше ты мне ответь, почему не ходила на пары!

Предыдущий год для всей семьи выдался непростым, в особенности для родителей Есени, чем она не преминула воспользоваться в самых корыстных целях, пуская учебу на самотек. Выведывать, как именно мать прознала о долгах, и правда не имело смысла. Важны были только факты. И факт в том, что Вишневецкая застряла в глубокой заднице.