Утром, Владимир Леонидович, как Вася не просился с ним, уговорил, остаться и отдохнуть, так как предстояла дальняя дорога. На какие вещи или продукты на продукты менял он, Вася не знает, но среди того, что старший брат покойного мужа Веры Ивановны, выменял была даже засоленная рыба, которую кто-то из смелых жителей, после обстрелов собирал на берегу Миуса. Оглушенная взрывами рыба всплывала, и самая сложная задача была – проскользнут через кордоны, знать лазейки и ещё не попасть под обстрел артиллерии Красной армии.
Две банки немецкой тушёнки, а различные крупы были завёрнуты от узелков и самодельных тряпчятых сумочек до носовых платочков, заботливо и аккуратно завёрнутые и завязанные на узелки.
– Вася, Вера в письме просила, узнать о Нине Едуш, жене моего меньшего брата Егора. Я-то в письме Вере отписал, а тебе так скажу. Они все живы, чем могли также помогли, а от брата нет писем. Жив или нет – не известно. Это на словах, но я сестре письмецо отпишу, ты передашь.
Вася, глядя на всё это богатство продуктов, если судить мерками военного времени и прекрасно понимал, каких усилий стоило этому уже немолодому и, собственно говоря чужому для него человеку, для того, что правдами и вескими сломи убеждений, а может быть уверений во взаимопомощи в нужное для людей время расположить земляков и родственников, оказать посильную помощь, дабы не дать умереть с голоду родных людей его меньшего брата Григория. Люди прекрасно знали этого отзывчивого человека по добрым поступкам, совершенных для блага всех селян до войны и их долго уговаривать не приходилось, делились всем, даже, если у них всего-то крупы на две каши сварить. Люди, сами испытавшие нужду и голод, готовы были безвозмездно поделиться последним, хотя, Владимир Леонидович, как говорится «на экстренный случай», даже сгрёб с молчаливого согласия жены, её же драгоценности, которые берегли, как семейные реликвии и память о родных, оставивших это, сейчас мало что стоившее богатство.
– Как себя чувствуешь, племянник? – спросил брат Mutter и приятно удивил Васю, назвал его племянником.
– Спасибо, дядя Вова, хорошо. Пишите сестре письмо, а я всё уложу в сидор и тронусь. К вечеру, с Божьей помощью, буду дома.
– Уверен?! Может отдохнёшь, а завтра пораньше и отправишься? – переспросил дядя Вова.
– Нет, дядя, Вова! Я пойду. Там волнуются. Да я дойду, не переживайте и не смотрите, что ростом не вышел – я трёхжильный.
У Владимира Леонтьевича появилась, за рыжими от никотина сигарет и седых одновременно усах, улыбка. Ему очень понравился парень и взглядами, и своим упорством, и заботой о родных.
«Храни тебя Бог, Вася! Пусть Матерь Божья сопровождает тебя весь путь, идя впереди и оберегая тебя от бед и опасности, а ты по Её следам следуй…», – думал хозяин кирпичного дома, выйдя на крыльцо, присев на лавку и закурив самокрутку, – «ой, что же я расселся! Нужно же сестре письмо отписать».
Затушив, недокуренную сигарету, резко войдя в дом, обратился к жене:
– Найди, Дуся, бумагу и карандаш. Вере письмо нужно составить.
Дуся, засуетилась, забегала по комнате и принесла то, что просил супруг.
– Спасибо, красавица. Ты, тоже что-то хотела бы передать свояченице?
– Здоровья им всем, пусть их Бог бережёт, а сама детей пусть бережёт! Вот и всё, что ещё я могу пожелать? Быстрее пусть война заканчивается. Пусть будет проклята она, смерть несущая, кровожадная!
