Виват Елисавет! - страница 3

На кухне весело потрескивала печь, пахло душицей и мятой — перевязанные суровой ниткой пучки травы висели над окном. Манефа тёрла песком огромную сковороду, а за большим дубовым столом, поджав под себя ноги, сидела Соня. Она склонилась над какими-то лоскутками, рука с зажатой в тонких пальчиках иглой споро мелькала над рукоделием.

Свеча трепещущими сполохами озаряла лицо — сосредоточенное, усталое и очень печальное. У Владимира, замершего на пороге, защемило сердце.

— Соня, — тихо позвал он.

Она услышала — вскинула глаза, и лицо озарилось счастьем. Не стесняясь изумлённой Манефы, Соня вскочила из-за стола и бросилась ему на шею.

Владимир подхватил лёгкую фигурку, прижал к себе и закружил по кухне, натыкаясь на табуреты и лавки. Он целовал её губы, щёки, а Соня жмурилась, смеялась, подставляя лицо под поцелуи, будто под ласковые струи летнего дождя.

Наконец, он опустил её на пол.

— Поедем домой, — сказал улыбаясь. — Я так соскучился!

Соня умчалась в людскую одеваться, а Владимир, чтобы не стоять посреди кухни под хмурым, осуждающим взглядом Манефы, повернулся идти во двор, когда на поварню вошёл Парфён. Он замер на пороге, взгляд сузившихся глаз моментально сделался тяжёлым, как гранитный валун.

— Дай пройти, — бросил Владимир холодно, когда тот не пошевелился, чтобы освободить дорогу.

Парфён молчал, не делая ни единого движения. Он был лет на пять старше Владимира — здоровенный мужик, почти одного с графом роста, под рубахой перекатывались литые мускулы.

— С дороги, холоп! — Владимир шагнул прямо на него. Парфён медленно, нехотя, подвинулся, и Владимир вышел, толкнув его плечом.

***

Соня сидела, обхватив себя за плечи. В полуночном сумраке спальни Владимир видел тонкий профиль лица, печально склонённую голову, золотистый завиток на виске.

Едва схлынула первая радость от встречи, он заметил, что Соня бледна, лицо осунулось, на нём, казалось, остались одни глаза.

Владимир сел рядом, обнял хрупкие плечи.

— Что с тобой? — Он пристроил её голову себе на грудь. — Графиня обижает?

Он знал, что после побега Элен и Лизы Соне жилось несладко. Графиня Тормасова, справедливо полагая, что без Сониной помощи барышни не обошлись, даже пару раз отхлестала ту по щекам, но сечь и на скотный двор отправлять не стала.

Соня судорожно вздохнула. На Владимира она не глядела. В свете теплившейся возле икон лампады белел силуэт с рассыпавшимися по плечам волосами.

— В тягости я, барин, — чуть слышно проговорила она, помолчав. — Ребёночек у меня будет.

Сперва он даже не понял, о чём она говорит, а когда смысл сказанного дошёл, Владимир схватил её за плечи и повернул к себе. По щекам Сони катились слёзы.

— Не плачь, ну что ты?

— Барыня прогонит, когда прознаёт… И замуж отдаст. Она блуда не терпит… — И Соня заплакала навзрыд.

— Не плачь, душа моя! Успокойся! Я выкуплю тебя и дам вольную.

— На что мне вольная, Владимир Васильевич? — Она грустно улыбнулась, отирая слёзы рукавом рубашки. — Мне вы надобны, а не воля.

— Я женюсь на тебе. — Сердце вдруг бухнуло, отозвавшись где-то в горле. — Мой ребёнок будет законным.

— Нет, — Соня серьёзно покачала головой, — так нельзя. Вы жизнь себе порушите. Я не пойду за вас.

— Мой ребёнок не будет любодейчищем[1]! — Он повысил голос, но, взглянув в её грустные глаза, притянул к себе и уложил рядом, баюкая, как маленькую. — Спи. Завтра я всё устрою. Я никому тебя не отдам, спи…