– Не могу знать… Исполняю приказание…
– Да ты, я вижу, усерден… Не слишком ли?
«Ну и подонок… Тварь продажная… – осуждал предателя Павел, направляясь в штаб. – Сколько же ему пообещали серебренников? Все тридцать или поменьше, учитывая его молодость и неопытность? Сходит разок за линию фронта – прибавят. Если, конечно, оттуда вернется… Постараюсь, чтоб не вернулся… И тот, второй… Пухов.»
Поначалу шли молча, но потом Павел все же заговорил.
– За что же это вас так быстро разжаловали? – спросил он, вроде, только из любопытства.
– Разжаловали, говорите? – Ромашов сделал вид, что вопрос писаря еу совершенно непонятен.
– Как же… Разве это не вы вчера были лейтенантом?
– Был, – равнодушно протянул он, ни о чем не сожалея.
– Наверное, оттого и такая спешка?
– Наверное, – ему явно не хотелось вести разговор с человеком, которого видел впервые.
– Да больше не из-за чего… Документы на вас оформлены полностью.
– Документы придется переоформлять. Они должны соответствовать. Что, не можете сообразить?
– Да уж как-нибудь. Только тем и занимаюсь, что соображаю… Кстати, почему вы Ромашов? Начитались Куприна что ли…
– А хотя бы и начитался… Вам-то какое дело?
Похоже было, что, несмотря на свою молодость и внешнюю простаковатость, парень был себе на уме. Нет, о таком, пожалуй, не скажешь: душа нараспашку. Чувствовалось, что держит он ее под семью печатями, далеко не каждого и не сразу к ней подпустит. Быть может, в ином месте и перед кем-то другим он и открылся бы, но перед писарем абвера, да еще накануне своей деликатной командировки, не рискнет ни за что.
– Значит, летите? – прервав минутное молчание, спросил Павел. Это был еще одна попытка подобрать ключик к Ромашову. Попытка без особой надежды на успех. Слишком мало оставалось времени.
– Лечу, а что? – вдруг насторожился тот.
– И не боитесь?
Он помолчал и, легко перепрыгнув очередной ручеек, бодро, словно рисуясь, спросил:
– Боюсь? А чего мне бояться?
– Ну, могут поймать…
– Меня? Да вы что!
– Там нашего брата ловят, – проговорил Павел, пытаясь малость остудить его пыл. Однако он не заметил, чтобы его предостережение хоть в какой-то степени подей-ствовало на юношу. Ромашов пропустил его мимо ушей. Впрочем, сделав несколько шагов, он приостановился и спросил:
– Слушайте, вы что хотели этим сказать? Да, ловят, я это сам знаю, ну и что? Отказаться от полета? Струсить?
– Зачем? Здесь уже ничего не изменить.
– А там? Что там можно изменить?
– Подумайте…
– Подумать? – воскликнул он, снова приостановившись. – Над чем?
Ромашов не ожидал услышать от штабного писаря ничего подобного. Его намек был более чем прозрачен, но из каких побуждений он сделан? Какую цель преследует? Провоцирует?
– Знаешь что, писарь, – проговорил Ромашов с чувством внезапного озлобления, – ты это брось… Понял?.. Я не дурак, я прекрасно вижу к чему ты клонишь. Медальку на мне выдумал заработать? Не выйдет! Я отправляюсь на задание с твердой решимостью… Так шефу и доложи.
Он весь как-то побледнел, съежился, будто его охватил озноб, и уже до самого штаба не проронил ни слова. Затих и Павел. В голове мучительно роились сомнения. Правильно ли он поступил? Стоило ли так рисковать? Каковы могут быть последствия? Что если Ромашов не промолчит, донесет шефу? На всякий случай надо срочно готовить запасную позицию.
– Ладно, Сергей, – как бы примиряясь, сказал он, когда подошли к штабу, – зря не кипи… И нос не вешай. Ябедничать не стану, не из таких. Ты тоже придержи язычок за зубами. Мало ли что… Договорились? Как мужчина с мужчиной?
