Визит в абвер - страница 13

К штабу подкатил лимузин шефа. Этот еще хорошо сохранившийся «опель-адмирал», покрытый черным лаком и помеченный на крыльях специальными знаками, частенько курсировал между городком, в котором дислоцировалась команда, и ближайшим полевым аэродромом. Завидя его на шоссе, часовые контрольно-пропускных пунктов заранее поднимали шлагбаум. Пропуском для них служила не только сама машина с ее внушительным видом, но и красный треугольник на ее правом переднем крыле, в котором белой эмалью сверкала так много значившая буква «А»…

Разместив в просторном багажнике свои парашюты, рации и вещмешки, «младший лейтенант» и «старшина» забрались на заднее сиденье лимузина. На переднем, рядом с шофером, уселся Баркель. Он редко изменял своему правилу – лично провожать агентов. Обычно не разговорчивый, суровый, тут он неузнаваемо преображался. Такие вещи, как деликатность, учтивость, способность сопереживать, странным образом становились присущими и ему. И не только по пути на аэродром, но и там, возле уже изготовившегося к старту бомбардировщика. Расставаясь у спущенного на землю трапа с теми, кто улетал выведывать для него важные тайны, он как бы пытался невидимыми нитями привязать их к себе. Баркелю хотелось, чтобы и в дали от Германии они продолжали служить ему верой и правдой. Чтобы и там, отгороженные от него огненной чертой, неподвластные и неконтролируемые, они оставались такими, какими он знал их здесь, – исполнительными, безгранично преданными Германии и ее фюреру. В безвыходном положении (это не исключалось) они должны поступить так, как их учили: разгрызть ампулу с ядом или пустить в себя пулю. Не сдаваться же большевикам!

– Слушай, писарь, – объявил на другой день гаупт-ман, явившись в штаб, – с тобой будет говорить шеф.

Он произнес эту фразу таким подчеркнуто официальным тоном, будто за нею скрывалось что-то необычайно важное, да к тому же еще и срочное.

– Со мной? Сейчас? – Павел сделал вид, что он приятно удивлен этим сообщением и готов в любую минуту отправиться к фон Баркелю. В глубине же его сознания тревожным толчком отозвалась мысль: «Уж не Ромашов ли постарался напоследок? Возможность у него была. Взял да и стукнул… По пути на аэродром».

– Точного времени шеф еще не назначил, – донеслось до него, словно из соседней комнаты, – но я думаю, что не сейчас. Днем шеф обычно очень занят. Настраивайся, пожалуй, на вечер. Сиди здесь, пока не вызовет.

Сидеть пришлось долго. Каждая минута казалась часом, ибо ни что так не угнетает, как неизвестность. Шеф вспомнил о писаре, лишь когда в штабе после дневной суеты установилась непривычная тишина. Не стучали пишущие машинки, не хлопали двери, не зуммерили требовательно и настойчиво полевые телефоны. Помалкивал телефон и на столе у начальника абверкоманды.

Постучав в массивную, дубовую дверь и услышав из-за нее приглушенный басовитый голос, Павел переступил порог. В этом доступном далеко не для всех кабинете он уже бывал. Помнил, как расставлена в нем мебель, куда ведет от двери узкая, зашарканная сапогами ковровая дорожка, откуда встречает вошедшего пытливый взгляд шефа. Он знал, что широкий простенок слева весь занавешен картой прифронтовых районов Советского Союза. Этой карте Баркель вверял свои важнейшие тайны и потому непроницаемые шторы, скользившие по металлическому шнуру под самым потолком, надежно оберегали ее от постороннего глаза. Противоположный простенок, наоборот, был весь на виду, он предназначался для всеобщего обозрения. Разные золоченые рамы, подвешенные высоко и с наклоном, окаймляли портреты двух «великих» личностей, перед которыми преклонялся Баркель: Отто Бисмарка и Адольфа Гитлера. Сам шеф восседал наискосок от них, за столом из красного дерева, перегораживавшем угол между простенком с картой и наружной стеной. До блеска отполированная кромка стола отражала, подобно зеркалу, властное лицо хозяина кабинета, располагавшегося в глубоком кресле. Этому ни что не мешало, так как шеф, вызвав к себе кого-либо, убирал со стола все бумаги.