Визит в абвер - страница 12

Ромашов решительно распахнул дверь и, на мгновенье оборотясь, как-то странно и скупо улыбнулся. Только и всего.

Вот уж и впрямь – чужая душа потемки. Вспоминать это древнейшее наречение прежде особой нужды у Павла не было. Его всю жизнь окружали люди, понятные с первого взгляда. Честные, открытые, искренние. Однокашники. Однополчане. Здесь же что ни человек, то загадка. Немец ли, русский – все равно. Таков и Ромашов. Как он поведет себя у шефа? Каким явится за линию фронта? Вопросы, на которые непросто ответить. А нужно было. Ох, как нужно!..

Павел отпер тяжелую, обитую стальным листом дверь своего «кабинета», проверил, не потревожены ли печати на сейфе, и уселся за стол. Раскладывать бумаги и что-либо делать пока не хотелось. Из головы не выходили подробности рискованной, состоявшейся экспромтом беседы. Что она ему дала? И что последует дальше? Явится ли гауптман переоформлять на Ромашова документы, или сюда примчится посыльный, чтобы пригласить писаря на ковер к фон Баркелю? Неужели тот все-таки наябедничал? Оговорил с головы до ног? От первого до последнего слова извратил смысл их беседы? Что ж, это могло быть. Даже вполне. Цель? А она ясна: опорочить нового писаря и нажить себе капиталец. Чем он докажет, что все было не так? Где у него свидетели? Следовательно, готовиться надо к худшему. Если вызовет шеф, попытаться перехватить инициативу. Во-первых, у Ромашова тоже нет свидетелей. Во-вторых, писарь высоко ценит доверие шефа и готов служить ему верой и правдой. Беседу с Ромашовым он завел с единственной целью: прощупать, чем парень дышит, можно ли его со спокойной душой отправлять в стан противника? Если учесть вспыльчивый характер Баркеля, его крайнюю подозрительностью, этот номер может пройти.

В коридоре послышались чьи-то шаги. Павел прислушался и облегченно вздохнул. Шел гауптман. Он, как всегда, возник в дверях с портфелем в руке, небрежно кивнул вскочившему со стула писарю и направился к столу.

– Начнем все сначала! – деловито и без тени сожаления объявил гауптман. – Как говорится, первый блин комом… Но ты нос не вешай, ты тут ни при чем… Так надо…

Шустер не стал подробно объяснять, что же произошло, почему один из собравшихся в путь агентов должен обрести иное качество. Какое писарю до этого дело? Каждый сверчок знай свой шесток. Переделки, на первый взгляд, казались не очень существенными. Были ли они следствием мнительности и осторожности шефа? Видимо, ему плохо спалось в минувшую ночь – мучило ощущение, что не все сделано надежно. Наученный горьким опытом поединков с советской контрразведкой, начальник абверкоманды с каждым днем становился все более придирчивым, совался во все мелочи. Из-за них-то чаще всего и кипел. Ночные раздумья, видимо, навели его на мысль, что Ромашов все-таки не потянет на роль лейтенанта.

Утром, еще до завтрака, заменили Ромашову погоны – если убрать звездочку со старых, останутся следы, срочно перефотографировали, и вот теперь предстояло привести к общему знаменателю всего его документы.

Павел открыл сейф. Под немигающим и всевидящим оком гауптмана были поочередно выполнены все необходимые операции. Шустер знал, что если писарь хоть что-нибудь, даже самую малость, сделает не так – скажем, пропустит запятую или вместо нее поставит точку, шеф спросит с обоих, со своего же помощника прежде всего…

На аэродром их увозили поздно вечером. Павел в это время как бы случайно задержался в штабе. Он видел, как во дворе, поджидая машину, нетерпеливо переминались с ноги на ногу Ромашов и Пухов. Липовый старшина и в натуре был точь-в-точь, как на фото. Лобастая голова в густой копне черных волос, низкие кустистые брови, большие, выпуклые глаза, глубокий шрам на тяжелом подбородке. Видать, он уже побывал в какой-то переделке. Внутренняя суть Пухова даже на расстоянии проявлялась в нагловатых, исподлобья, взглядах, развязных жестах. Тут можно было, не рискуя впасть в ошибку, предположить, как поведет себя этот «старшина», когда немецкий парашют опустит его на землю где-нибудь восточнее Орши или Могилева.