– Посмотрим, – шеф медленно опустился в кресло. – Время покажет. Но если я лично замечу за вами нечто подобное, пеняйте тогда на себя. Рука моя не дрогнет.
После взрыва обычно наступает тишина. Так произошло и в тот раз. Похоже было, что ко всей этой истории Ромашов не имел ни малейшего отношения. Уж кто-кто, а шеф был в курсе дела, иначе он ни перед чем не остановился бы.
Шеф достал из стола сигареты, закурил и даже снизошел до того, что разрешил писарю раскурить трубку.
– Как вы устроены? – спросил он примирительно. – Довольны ли новым жильем?
– Вполне. Правда, я до сих пор не видел и не слыхал своих соседей…
– Вы еще не видели Вернера? – не то с укоризной, не то с удивлением произнес шеф. – Как же так? Зондер-фюрер теперь будет всегда рядом с вами. Догадываетесь, почему?
– Не могу знать, господин майор, – подымив трубкой, сознался Павел. – Вернер так Вернер… Какая мне разница…
– Какая? – возразил шеф. – Большая! Вы же теперь не слесарь, а писарь, вы многое будете знать. Поэтому я позабочусь, чтобы с вами соприкасались только надежные люди. Зондер-фюрер имеет мое указание оберегать вас.
Павел пожал плечами.
– Вы все же полагаете, что со мною что-нибудь случится? – не скрыл он своего недоумения.
– Может! – заверил шеф. – Со штабными писарями уже случалось. Не у меня, так у других. Их просто воровали. Даже среди белого дня.
– Кто же, господин майор?
Баркель неожиданно смял и бросил в пепельницу недокуренную сигарету. Он поступал так всегда, если начинал раздражаться. И тем не менее в этот раз был подчерк-нуто официален, обращался к новому писарю все время на «вы», не позволял себе прежней фамильярности.
– Вы спрашиваете – кто? – шеф откинулся на спинку кресла. – Ясное дело кто – русские партизаны. В здешних лесах их, как селедок в бочке, так и смотри… Да и ваш предшественник, видите, подлецом оказался. Работал, вроде бы, на меня, а сам что задумал?!! Послужить Германии в ином качестве… Что ж, послужит, если еще не отдал Богу душу. Фон Баркель добр, пока ему не гадят, а там пеняй на себя.
– Во мне будьте уверены, господин майор, – вставил Павел, воспользовавшись краткой паузой. – Мой выбор окончательный, обратной дороги искать не стану.
– Смею надеяться, что по стопам Кусакова вы не пойдете. Не окажетесь таким негодяем. И тогда в скором времени сможете вместе с нами порадоваться великой победе германского оружия. Я твердо верю в наш вермахт, несмотря на его последние огорчительные неудачи. Скоро мы раз и навсегда забудем о них, возобновив свой сокрушительный дранг нах ост. Доблестные германские вой-ска с честью оправдают надежды фюрера, справедливо считающего вермахт военной опорой всей нашей нации. О-по-рой! – по слогам, с особым нажимом произнес Баркель. – Вермахт и партия есть основные устои национал-социалистского государства, каким является Германия. Это тоже сказал наш фюрер.
Все, что давным-давно, еще когда создавался вермахт, было торжественно произнесено Адольфом Гитлером, прочно гнездилось в сознании Баркеля. Оно жило в нем и теперь, после трех лет жесточайшей войны, жило, определяя его сущность и толкая на новые преступления.
«Эх, немцы, немцы! – думал в это время Хрусталев. – Как вас оболванили? Каким несусветным бредом забили ваши головы… Этот бред, подобно раковой опухоли, умертвил все клетки вашего мозга, лишил вас способности здраво мыслить».
