— О боже, — простонала она. — Не говори мне, что ты одна из тех женщин, кто ради свободного члена забивает на всё и всех, включая собственного ребёнка. Я ведь могу помочь. Не только профессионально. Это дерьмо какое-то…
Меня захлестнула волна злости и раздражения, но разум был поразительно стоек и устойчив. Постороннему обывателю, даже такому, как Топольницкая, всё именно так и кажется. Без моих объяснений, дальнейших действий всё и будет так выглядеть — я забила на всё и всех.
— Я очень надеюсь, что мне есть кому помочь. — сохранив самообладание и хладнокровие, прошептала я.
Объяснив Алёне, в какую именно больницу мне нужно, я углубилась в содержимое своего телефона и, казалось, исчезла для целого мира минут на пять.
«Ну где же ты, папочка? Куда я переслала твой номер? Где сохранила?» — открывая один почтовый ящик за другим, меняя мессенджеры и пролистывая диалоги в соцсетях, мысленно выла я.
Мне кажется, у всех из нас были или есть проблемы с родителями. По своей глупости или излишней эмоциональности, каждый говорил им что-то отвратительно мерзкое. Каждый был в чём-то не понят… У меня было всё гораздо сложнее.
— Да наконец-то! — не сдержавшись, воскликнула я, найдя номер папы пятилетней давности.
Если бы ситуация располагала и у меня была бы возможность, я бы самому дьяволу позвонила, прося о помощи, не то что отцу! Пусть даже такому отцу, как мой.
— Ты чего?
— Ничего. — отмахнулась от Алёны.
Дыхание сбило в тот же момент, как раздался первый гудок. По спине роем пролетели ледяные мурашки, вызывая сокращение мышц и напряжение. Я вытянулась и застыла, держа телефон у уха и даже не дышала. Было так сильно страшно оттого, что мои мечты и ожидания могут вот-вот разрушиться, что пришлось себя заставлять не сбрасывать вызов.
— Да? — раздался его строгий голос. — Курочка моя, ты как?
Всё, все отложенные слёзы, невыплаканные, сдерживаемые, хлынули из меня потоком от одного вопроса отца. Вся выдержка и всё самообладание покинули меня в тот же момент. Вся злость и ненависть к этому человеку, к тому, кто должен был всегда меня оберегать и защищать, вставать на мою сторону, вне зависимости от обстоятельств, растворилась в таком забытом детском прозвище. В прозвище, в глупой кличке, которой меня дразнили в школе.
— Папа, его похитили… — сквозь рыдания прорывались мои мало разборчивые слова. — Колю похитили… Помоги, папа… Ты не хотел его… Я его так люблю, папа… Так люблю… Папа…
— Тише-тише, девочка моя. — смягчился голос отца. — Передай, пожалуйста, Саше трубку.
— Саше?
Просьба папы вызвала новую порцию рыданий и истерики. К всхлипам и слезам добавился истеричный смех.
— А нет никакого Саши. И не будет. У меня есть только сын. Сын, которого похитили. У меня будешь ты, если вернёшь мне моего ребёнка. Ты и Коля. Тебя это устраивает, папа?
— С тобой рядом есть кто-нибудь? — тихо спросил отец.
Я сделала вдох, сдержала рыдания и смех, задумалась и выдала:
— Да. Подруга. — и зачем-то добавила. — У неё свой бар.
— Прекрасно. Передашь ей телефон, курочка?
— Нет. Она за рулём. — шмыгнув носом, я покосилась на недовольную Алёну. Отказала, по-своему истолковав её недовольное выражение лица и осуждающие взгляды.
— Я сейчас съеду к обочине. — буркнула та. — Но вообще, мы почти приехали.
Алёна кивнула в сторону распахнутых ворот, служивших въездом на территорию областной больницы, и остановила машину практически напротив них. Сама забрала мой телефон и очень строго бросила:
