Владимир Вениаминович Агеносов. Учитель. Ученый. Человек - страница 6

Жизнь надолго нас разлучила. Я знал, что Владимир Петрович стал профессором, доктором наук, возглавляет кафедру в Иркутске, работает над книгой о Достоевском. Изредка, оказавшись в Москве проездом, он звонил мне. Чаще дело ограничивалось поздравительными открытками к праздникам.

Но несколько лет тому назад я приехал в Иркутск и набрал номер телефона Владимирцевых. Договорились встретиться. Володя почти не изменился: такой же жизнерадостный, стройный, полный планов. Мы провели прекрасный вечер в воспоминаниях и обсуждении грядущего…И вдруг звонок и убитый голос Аллы: «Володи не стало!». В это было труцно поверить. Не верится и теперь. Он вошел в мою жизнь и уже не уйдет, пока я буду жив.

С тремя другими друзьями я тоже познакомился в аспирантуре. Алина Ревякина, дочь известного знатока драматургии А.Н. Островского, автора учебника по русской литературе 19 века, была аспиранткой моего шефа П.Д. Краевского, своего рода моей научной сестрицей, и поистине профессорской дочерью. Не в смысле избалованности (этого как раз совсем не было: семья Ревякиных жила скромно), а в смысле погруженности в науку. Алена (так ее звали и домашние, и друзья) была погружена в изучаемый ею романтизм, могла бесконечно говорить об А. Грине, писала сверхзаумные статьи (злые языки утверждали, что ее первый, университетский, научный руководитель профессор Г.Н. Поспелов иногда не понимал, что пишет его ученица). На каждой второй странице Алининой статьи цитировался Гегель. Однажды я сказал ей, что вот, мол, разница между магнитогорским вузом и МГУ, который Алена закончила: я еле осилил два тома «Эстетики» Гегеля, а ты цитируешь все четыре. На что она мне ответила не без смеха, что и двух не прочитала, но в конце четвертого тома есть предметный указатель. Им надо пользоваться. Я всё равно был посрамлен: значит, в МГУ этому учили, а у нас в пединституте – нет.

Библиотека им. В.И. Ленина

В отличие от меня Алина была заочницей и работала в знаменитом Московском архитектурном институте на кафедре русского языка для иностранцев. Заведовавшая кафедрой Анна Дмитриевна Вартаньянц тоже была нашей аспиранткой. Она поразила меня и своей красотой, и смелостью. Могла ругать в те времена непогрешимого Горького, могла спорить со своим научным руководителем С.И. Шешуковым и говорить ему такие крамольные вещи, которые никому другому он бы произносить не позволил. Позже я узнал, что столь же бесстрашно она могла не соглашаться с ректором своего института и критиковать проректора. За красоту и ум ей всё прощалось.

В те времена (сегодня в это трудно поверить) нужно было с утра занимать место в Ленинской библиотеке. Уже через 10 минут после открытия сесть было негде. Мы по очереди приходили за 10–15 минут до заветного часа и быстренько занимали места друг для друга, что правилами библиотеки было категорически запрещено.

В те времена (сегодня в это трудно поверить) нужно было с утра занимать место в Ленинской библиотеке. Уже через 10 минут после открытия сесть было негде. Мы по очереди приходили за 10–15 минут до заветного часа и быстренько занимали места друг для друга, что правилами библиотеки было категорически запрещено. В обед мы с Алиной шли в библиотечную столовую (Аня уезжала на работу). Тут, как правило, происходила одна и та же история. Склонная к полноте Алина убеждала меня, уже тогда весьма упитанного, не брать хлеба, на что я охотно соглашался. Потом мы шли к кофейной стойке, и Алина почти умоляющим голосом говорила: «Давай возьмем по пирожному». Когда подходила наша очередь, мы дружно решали, что, выстояв столько времени, следует взять по два пирожных.