Сложно не поверить, когда все… так.
Странно?
- Вон, видишь, на полочке… да, тот сосуд с крышкой в виде львиной головы. Там заперт дух существа, которому… скажем так, в этом мире будут не рады.
Глиняный сосуд.
Старинный.
Древний даже. И древностью от него веет, как и силой. Рука сама потянулась было, но Илья не позволил себе коснуться. Одернул. Напомнил, что к иным вещам только в перчатке заговоренной прикасаться и можно. А лучше и вовсе не прикасаться.
- Молодец, - тварь наблюдала за ним, не скрывая своего жадного интереса. – А вот твой папаша бестолочь, уж прости за откровенность… вечно лапает, что не нужно. Ты книгу возьми. Открой… там есть заклятие… несложное. Обряд… разделить неразделимое… ты сумеешь.
Память.
И тьма, которая казалась густой, а нет, расползлась рваными лапами тумана, разлетелась клочьями. И вот уже он, Илья, листает ломкие страницы, удивляясь тому, сколь всего таит в себе невзрачная серая книжица. Она сама сокровище, и не удивительно, что отец не спешит этим сокровищем делиться.
Нет.
Илья возьмет книжицу. Ее нельзя оставлять здесь. Дух прав. Отец слишком безответственен, чтобы позволять ему играть с подобным… а вот сам Илья – другое дело.
Он исследует каждую страницу.
Каждое заклятье.
Обдумает.
Опробует? Быть может… некоторые… самые безобидные…
…и смех твари отрезвляет.
- Что, от свиньи гусь не родится? – спросила она. – Ты учти, времени у нас не осталось. Будешь и дальше восхищаться или опробуешь кое-что? Сам смотри, матушка ведь твоя… мне в этом теле, конечно, не слишком уютно, но ей, поверь, еще хуже…
…обряд.
Мел, который крошится.
И простенький рисунок, что выглядит недостаточно совершенным, хотя тварь и уверяет, будто нет нужды в совершенстве. Главное – основные узлы для привязки силы наметить.
Нож.
Жертвенная кровь. Собтвенная, Ильи, кровь, которая льется в чашу. И тварь замирает… в книге сказано, что кровь должна быть жертвенной. Неужели он это понял неверно?
- Обычно, - тварь вскинула взгляд, - Под жертвенной кровью иное понимают… твой папаша петухов безвинных резал…
- Мало этого? – Илья перехватил запястье платком.
И кольнуло, что матушка его вышивала.
- Да нет, сам факт жертвы важен… говори, - тварь закрыла глаза. – Если бы ты знал, как мне все здесь… надоело.
Древнее заклятье. Ни слова не понятно, но меж тем Илья внутренним чутьем понимает, что говорит верно. Да и как их иначе произнести можно-то? Не заклятье – песня.
Вязь слов.
И силы, которая поднимается от пола… на крови…
- Что ты делаешь? – Любляна замирает на пороге. Простоволоса, боса, в белой рубашке… и вихрь силы накрывает ее.
- Что ты… - Маленка воет, падая на четвереньки, изгибаясь. – Что ты…
- Цыц, твари…
Мать изогнулась.
И упала.
Тело ее, будто объятое призрачным пламенем, сотрясали судороги.
- Останови! – обе сестры, точнее уже не они – в фигурах их не осталось ничего человеческого – скребуться, не способные пересечь порог. – Останови это!
Илья и рад был бы, но заклятье разворачивалось, и не в силах человеческих было вернуть его.
Он только и мог, что смотреть…
…вот мать замерла.
И сестры, упав на пол, заколотились… Маленка билась затылком о пол, и под головой ее расползалась лужа крови. Любляна вцепилась пальцами в лицо… и выла, выла…
…а потом стало темно.
И темнота длилась…
…прерывалась скрипом двери.
Звуками шагов.
Холодной ладонью на голове.
- Отойдет ли? – в этом голосе слышалась забота. И он приносил спасительную прохладу.
