- Отец?
Дядька убрал четки.
И вздохнул.
- Умер он… его живым взяли… когда ты заклятье прочел, то силу выпустил немалую. Всплеск таков был, что сторожа по всей столице всполошились. К дому вашему… а в доме… уж прости, Ильюшка, там только вы пятеро из живых остались. Да и то… матушка твоя стонет и плачется. Сестрицы лежат без памяти. Ты сам едва-едва дышишь, а братец мой только и стенает, что ты его работу порушил.
- А люди?
Была же дворня.
Та Малушка.
И кухарка с помогатыми. И отцов старый дядька, поставленный вещи блюсть. Девки, которые сестрицам прислуживали, дом мели да глядели… что с ними?
Дядька Миша головой покачал.
- Не вини себя. Духи – твари коварные… а уж этот-то… будет мне наука… то, что я скажу… в Акадэмии многое есть из того, чему не надобно на белом свете быть. Книги. Вещи вот… к примеру, фиал с духом одного некроманта, который искал вечной жизни. До дня вчерашнего я думал, что фиал этот находится там, где ему и положено: в шкатулке опечатанной семью печатями, еще прежним ректором заговоренной. Но нет, пуста шкатулка, взломаны печати. И так аккуратно, что не скажу даже, когда…
- Давно.
- Это я и без тебя знаю, что давно, - отмахнулся дядька, и четки в его руке раздраженно защелкали. – Пылищи на ней собралось с два пальца… не в этот год взяли и не в прошлый. Ладно, что было, то было… главное, твой отец умудрился эту тварь призвать. Связал с телом… и никуда бы эта погань от нас не делась бы…
- А матушка… он ее убить грозился!
- И самому умереть? Нет, дорогой, на это он не согласен. Но, повторюсь, не тебе с духом тягаться. А твой отец… он ничего не скрывал, разве что, от кого ту книгу проклятую получил… но и на этот вопрос ответил бы, никуда не делся. Заплечных дел мастера хорошо свою работу ведают.
И это упоминание о пытках покоробило. Неужели бы отдал родного брата…
- Отдал бы, Ильюша… если бы мог отдать, отдал бы… но тварь раньше до него добралась. Сирота ты теперь.
Помолчал, позволяя осмыслить. А чего осмысливать? Все одно не оставили бы в живых.
- Если бы по-тихому, тогда… но, видишь ли, твой выплеск все слыхивали. Многие к подворью стянулись. А там стрельцы. Пришлось сказать, что батюшка твой смуту затеял. Сговорился с Гервишцами и Натош-Одинскими… Они ей давно поперек горла были, да…
- Смуту?
Отец и смута. Глупость какая. И никто в это не поверит. Определенно, никто не поверит, но…
- Дело такое, Ильюша, - бусины на четках замелькали быстро-быстро, отстукивая мгновенья прошлой своей жизни. – В смутьяны записали, это, конечно, нехорошо… это суд… и земли ваши…
Меньше всего Илья о землях думал.
- И пятно на тебе, но лучше пусть отца твоего смутьяном запомнят, чем тем, кто по глупости, с темными силами связался. Сам знаешь, что закон про таких говорит.
Илья знал.
Выжигать.
Костры и железо каленое. И семя зловредное выкорчевывать…
- Ты ведь тоже коснулся той книги. И начнись разбирательство, тебя бы не пощадили… из благих ли побуждений, из глупости, или просто случайно, но ты открыл ее. Читал. И провел обряд.
Илья опустил голову.
И пол ушел из-под ног…
…память. Ее почти уже не осталось. Мягкая ветошь, которую пихала нянька в купленные навырост сапоги. Пуховое одеяло, которым Илья накрывается с головой, мечтая об одном – раствориться в этой душной темноте. И еще немного – стыд, заставляющий дышать.
Трусость.
Был бы храбрым, нашел бы способ прервать никчемную свою жизнь.
