- Ты не дури, - одеяло слетает, сдернутое сильной рукой дяди Миши. – Ишь, вздумалось…
- Я виноват…
- В чем, бестолочь? В том, что твой отец завязался с силами, с которыми справиться не сумел? Или в том, что пытался спасти близкого человека?
- Но…
Глаза слезятся.
И белизна потолка причиняет боль.
- Вставай, - дядька Миша за плечо стаскивает Илью на пол. – Вставай и подбери сопли. Потом себя жалеть станешь.
- Я не могу.
- Можешь. В первый день поднялся ведь, а теперь…
- Плохо мне…
Тело не слушается, и Илья возится на полу, что таракан… встать надо, хотя бы чтоб в дядькины глаза посмотреть, а то перед носом лишь сапоги его с заломами.
- Всем плохо бывает. Думаешь, мне хорошо? Я за тебя ей обещался…
- Это она, - Илье удается вцепиться в край кровати. – Это ее книга… отец говорил, что ее…
- Может, и так, - дядька лишь наблюдает за его мучениями, не делая попытки помочь. Да и не принял бы Илья его помощь. Гордость – единственное, что у него осталось. А еще чувство вины.
Надо было уйти.
Позвать кого… хотя бы его вот… дядька Михайло никогда не отказывал в помощи… и маг он… целый ректор… неужели не сумел бы… ведь говорит, что сумел… и тогда бы все иначе было.
Дух вернулся б в тюрьму свою.
Мама.
Сестры…
Отец… дядька Михайло нашел бы способ вразумить отца… и тогда… тогда бы не объявляли его смутьяном. Не палили бы подворье, пытаясь скрыть смерть всех, кому судьба выпала в тот день остаться… и сам Илья, и его судьба иначе повернулась бы.
- Вставай-вставай, - дядька в креслице свое сел и четки достал. – И слушай, глядишь, услышан будешь. От чувства вины я тебя не избавлю. Это, дорогой, твое дело. И твоя совесть. Научись с нею ладить. Сестры твои живы… и она за ними приглядит. Не даст разгуляться…
- А я?
- А что ты? Ты живой. Целый. А что слабость, так пройдет… конечно, теперь ты у нас сын смутьяна, но… знаешь, даже странно, что она тебя пощадила. Бояр забоялась, что ли? Все ж наследник и прямой… у нашего, сам знаешь, с этим делом туго… и пусть говорит она, будто бы жив сын его, да… если и жив, то кто знает, что завтра случится? Ты ей нужен. Каждый день справляется. И гневаться изволит крепко на твою блажь… не заставляй ее саму…
- Это ее книга! Ты не слышишь?!
- Слышу, дорогой племянник, еще как слышу… и говорю, что может оно и так, да только поди докажи. Подворье моего братца тьмою пропахло. Кровью пропиталось. Там и без всякой магии понятно было, что хозяева не Божинин храм возводили. А она… вот выйдешь ты завтра из палат этих и станешь говорить глупости. Думаешь, послушают? Были бы у тебя доказательства, многие б обрадовались. Это ж какой предлог, чтоб ее сместить… и царицы Правде подсудны. А вот без доказательств получается что ты, Ильюша, по злобе душевной на спасительницу и заступницу свою клевещешь.
…память рассыпалась.
И я вновь стала собой.
Сидим. Молчим.
А чего сказать? Что, когда б Ильюшка не сглупил тогда, все б иначей повернулось? И бабка моя… нет, бабка сама сказывала, что знал бы наперед, где упадешь, соломки кинул бы.
Да и неужто я сама, случись с моими беда такая, упустила б шансу?
Знаю ответ.
- Теперь понимаешь, что… с ними надо осторожней быть, - Илья вытянул дрожащую руку над свечой. – Несколько лет… за ними наблюдали пристально. Люди приставлены были. В покоях – амулеты… и проверяли постоянно… ничего не находили.
…может, и так, только девки, к сестрицам Ильюшкиным поставленные, бледны да пужливы сделалися, хотя всегой-то два денечка при боярыньках пробыли.
