- Посмотри, сестрица, - голос Маленкин перебил мои размышления, а я аккурат меж свеями и саксонами выбирала, прикидваючи, где нам с Ареем больше рады будут. Выходило-то, что нигде. – Неужели ныне и холопок грамоте учат. Что читаешь?
Маленка села рядышком и острым локотком меня в бок пихнула. И вроде сама мала, ведром накрыть можно, и силушки в ней – на слезу кошачью, а локоток остер, ажно дыхание перехватило.
А она книжку цапнула.
- «Описание земель дальних»… скукотень. Зачем тебе это, девка?
- Меня Зославой кличут, - буркнула я и за книжкой потянулась.
Боярыня ее за спину упрятала и язык показала, мол, попробуй отбери, коль сумеешь. Я ж только рученькой махнула, небось, книжка не из самых дорогих, и если збиедает ее сия стервядь, а она может исключительно из редкостного паскудства своее натуры, то заплачу Люциане Береславовне…
- Буду я всяких там имена запоминать.
И сама сидит.
Глядит.
Выглядывает, злюся ль я.
Не злюся. На больных и блажных не обижаются, а она… вот может и выглядывали ее, что жрецы, что магики царевы и не углядели зла, да только и добра в Маленке ни на ноготочек. Человек ли она? Не ведаю. Может и да, есть же ж такие люди, которые иным жизни не попортивши, счастия не ведают.
- Эй ты, моя сестрица знать желает, когда жених ее явится, - она поднялася и книжицею меня по голове стукнула. Точней, попыталася стукнуть, да я уклонилась и книжицу перехватила, дернула легонько да с выкрутом, как Архип Полуэктович показывал, она и не удержала. – Да ты еще пожалеешь, что на свет родилась!
Маленка аж побелела от злости. И ноженькой топнула. Ну да меня топотом не больно напугаешь.
- Жених, - говорю, в глаза глядючи, - так откудова мне ведать? Пущай письмецо ему напишет… передам, так уж и быть.
Говорю, а сама… лед-ледок… нету льда… не ложится он на пересохшее русло. И видится мне Маленка не девкою, а рекой, из которой вода ушла, на самом дне разве что пара мерзлых лужиц осталася. В такие не провалишься.
- Ты, девка, - она уж шипит, слюною брызжет, что сковородка жиром, - говори, да не заговаривайся… делай, что велено!
- Кем велено?
- Мной!
- Когда велено? – и гляжу так ясненько…
- Сейчас!
- Да?!
…была у нашее боярыни серед дворни девка одна, за редкую красоту взятая. Волос золотой, глаз – синий, личико чистое. И сама-то она, что лучик солнечный, завсегда ясна и приветлива. Вот и позвали в усадьбе служить. Только ж оказалося, что все у ней в красоту ушло. В голове ж пустотень… начнут ей поручение давать, она глядит, глазищами хлопает и улыбается.
Что она мне вспомнилася?
- Ты… - Маленка ажно дар речи потеряла. – Ты… тут не шути мне!
- С кем?
- Думаешь, самая умная? – Маленка вцепилась мне в руку и пальцы сжала, выкрутила. От же ж, боярыня, солидность иметь должна урожденную, а она щиплется, как гусак паскудный. – Ничего, дорогая, скоро поймешь, с кем связалась… все вы поймете…
И сгинула.
Чего хотела? Я книжицу-то отряхнула, положила на тряпицу чистенькую да возвернулась. Как там Люциана Береславовна сказывала? Самообразование – ключ к успеху. Вот и будем оный ключ ковать… капиталу головную множить.
Пригодится, чай.
…не, к свеям не поедем. У них бабы уж больно хороши, если описаниям верить. Лицом белявые, волосами пышные… баб мне и ноне хватает. Может, к морю?
Арей объявился ближе к полудню, когда я до страны-Кибушар дочитала. Про нее нам, помнится, Милослава сказывала, да как-то коротенько. В книжице-то про этую страну добре расписано было, что, мол, лежит она на песках, а в тех песках родники живые, и на каждом роднике свой царь сидит. И у него – жен столько, сколько прокормить он способный. У одних – дюжина, у других – ажно и пять дюжин.
