Туда мы тоже не поедем жить, а то мало ли…
…вот отчего так, что у азар, что у кибушаров, что у иных многих народов одному мужику много жен позволено брать. Но нигде нету такого, чтоб одной бабе двух аль трех мужей прибрать можно? Иль с того сие, что ни у одной бабы в здравом розуме на двоих мужиков нервической силы не достанет?
- Здравствуй, Зослава, - Арей сел рядышком и протянул леденца на палочке. Простенького такого петушка, которого из сахару варят да с соками разными. И соки леденцы в разные колеры красят. Нынешний был золотым, полупрозрачным и до того сладким с виду, что рот слюною наполнился.
- Спасибо.
Петушок был духмяным. И значится, не только сахар, но и меду не пожалели.
- Что у вас за беда приключилась?
- Где?
Арей тяжко вздохнул.
- Прислали мне нарочного с письмом, что тут мою невестушку обижают. Вот думаю, которую…
Я петушка и отложила.
Разом и цвет утратил, и запах, и… и тошно стало. Я тут сижу, мечтания мечтаю об том, как жить станем, пусть и на краю мира. Может, получится до того краю добраться и с его плюнуть.
- Не меня, если…
…если считает он меня своей невестою.
- Да я так и подумал. Тебя обидеть можно, конечно, но жаловаться ты не привычная. Она и царице отписалась.
- Которая из них?
- Тоже заметила? – он руку мою нашел и погладил осторожно. – Вернись в общежитие…
Я б с превеликою радостию. Пусть и велик терем, мне дареный, пусть и богат, полны сундуки добра, а все одно неуютно мне в нем.
Дом?
Нет, не дом… не тот, об котором мечталось… да только как оставишь гостей, пусть и незваных, да званием немалых.
- Плевать, - Арей тряхнул головой. – Я только и думаю, как бы они тебя… как бы ни случилось чего… не знаю… Меня с вами отправляют. А их – со мной, то есть, формально – с братом, который безмужних сестер в городе оставить боится.
- А он боится?
Ильюшка в гости кажный день заглядывал. Только гости были престранны. Он являлся и садился за стол, сестрицы усаживались напротив. Да так и сидели, молча, глазея друг на дружку. Высижвали, когда час, когда и два, а после расходилися.
- Останься, - попросил Арей. – Никто не заставит тебя ехать. Скажи Люциане, она тебе мигом дело отыщет, где подальше… или вовсе больной скажись. Поверят.
- А практика?
- Зачтут. Найдут способ. Зослава…
…что сказать. Не он первый говорит об этаком. Мол, всего-то надо, что захотеть, и сподмогнут добрые люди, сумею отвод дать, чтоб не ехала я в земли дальние, не искала приключениев на зад свой, который ноне вовсе не так уж и широк. Да только… вот, как мне их всех бросить?
Царевичей бедолажных.
И Кирея, который чем дальше, тем беспокойней делался, будто грызло изнутри его то самое азарское пламя, с коим не всякому совладать выйдет? Ильюшку… Лойко… невестушку свою названую утративши, он сделался смурен и молчалив. Наособицу держится, а тронешь, вспыхивает злостию непонятной, только и отгорает быстро, сам винится.
Куда они одныя?
Да и… есть же ж и слово даденое, и монета клятая, и жених, который, даст Божиня, женихом и уйдет… есть сон мой и книга серая, которую Хозяину вод возвернуть надобно, пока иных каких бед она не натворила. Есть… многое за мною есть.
Не останусь.
А захочу, то, мнится, и не оставят.
- Нет, значит, - Арей понял все без слов. Обнял. Коснулся сухими губами лба. – Извини…
- За что?
Он-то в чем виноватый?
- За все… за то, что вышло так, неудачно… за то, что сам я…
- Обнимаетесь? – Маленкин визгливый голос едва ль не заставил подскочить. Еле на лавке усидела, честное слово. – Ты погляди, Любляна, на это безобразие!
