– Гасите костер, пора уходить!
Они вскочили на коней. Борислав подъехал ко мне и участливо произнес:
– Счастливо оставаться княжич. Надеюсь ты не в обиде за наши ласки?
Я молча опустил голову, дабы не зреть на его рожу. Прямо с коня, боярин врезал мне сапогом под дых так, что потемнело в очах, затем послышался стук копыт и они исчезли в лесной чаще.
Я остался один. Муравьи, учуяв запах крови и меда полезли по мне, как по древу. Скоро они пролезут в раны, будут их выгрызать, пока не доберутся до внутренностей, а потом – страшная, мучительная смерть.
Отчаяние и ужас на миг замутили рассудок. Но потом в голове, как вечевое било прозвучал голос волхва Ведагора: «Не отчаивайся даже среди мрака и ужаса. Самый грозный враг живет в нас самих – се страх! В тяжких испытаниях, в борьбе с врагами и Тьмой насылаемыми на нас Чернобогом, победителями станут те, кто сможет властвовать над своим страхом. Запомни потомок Рода Небесного: не страшись гибели плоти, ибо она – тлен земной. Душа же твоя – вечна!.. В ней изначальный Свет Жизни!».
Я дернулся всем телом, но гридни Борислава знали свое дело, притянув ужищем90 намертво к стволу старого дуба. И тут, словно Боги подсказали мне спасение.
– Нож!.. Нож, что дала мне Милослава на прощанье.
С трудом я согнул правую ногу в колене и перстами связанной руки вытащил острый клинок, засунутый за голенище сапога. Проклятые муравьи лезли уже в рот. Мгновения, пока я резал сыромятные ремни, показались мне вечностью. Наконец путы спали. Рванувшись, я добежал до озера и плюхнулся в воду, чтобы смыть с себя насекомых и омыть раны. Выбравшись на сушу, выжал мокрую рубаху, залитую кровью. Вылил из сапог воду и тут только взгляд мой упал на нож, лежавший на берегу.
Подняв его, я поцеловал клинок, и вдруг узрел на каленом железе руны, что шли по всему лезвию клинка серебряным узором: «Клятва на сем клинке дана, под светом небесным, над отчей землей, пусть сердце мое – прибудет с тобой, а сердце твое – навеки со мной».
– Вот какой оберег пожаловала мне в дорогу моя лада. Не минул еще день, а он уже спас меня.
Толику придя в себя, я направился вдоль озера к речке Шелони, пригибаясь и прячась в ольховых зарослях.
– Выходит, не княжич я никакой… – стучало у меня в голове. – Найденыш, рысий выкормыш, объявленный волхвами – «знаком небес» для княжеского рода Рыса. И молчали, все молчали… Проклятье волхвов затворило уста всем, опричь сих тварей из стаи князя-волка.
А как же матушка, княгиня Онега?.. Помню мягкие руки ее, что прижимают меня к теплой груди и тихий, ласковый голос: «Русотик, чадушко мое ненаглядное, ну куда ты бежишь?.. Побудь с матушкой… Вырастешь, тогда и набегаешься, и наскачешься, и мечом намашешься… Всему – свое время. Посиди со мной сыночек. Дай хоть поглядеть на тебя, мое светлое солнышко…».
Матушка снова прижимала меня к себе, целовала горячими устами в чело. Я уворачивался и шипел: «Матушка, мне идти надобно, хватит целоваться-то… Еще кто позрит… скажет: не воин княжич, а красна девица. Меня засмеют гридни и девки дворовые. А Буревой первый перстом тыкать будет, да перед детьми боярскими похваляться, мол – какой он славный витязь, а брат у него слабый и нежный словно девица. Да пусти же… Радогор обещал мне ухватку показать, как сильнейшего поединщика с ног сбить». – Я вырывался и убегал, а княгиня вздыхала, тоскливо глядя мне вслед.
