Во имя отца и сына - страница 28

Корней Кононович был такой казак, что из кожи вылезет, чтобы устроить свадьбу как следует, чтобы получилась она не хуже, чем у других станичных казаков.

Он такой, что готов последние штаны снять и заложить в ломбард по такому случаю, но Боже его упаси, чтобы в грязь лицом ударить перед станичниками с подготовкой достойной свадьбы. Иначе не мог он поступить, казачья совесть не позволяла. И не приведи Господи, чтобы оплошать перед языкатыми станичными сплетниками, которым только дай повод позлословить, поэтому пришлось основательно раскошелиться и еще больше залезть в долги к богачам – заемщикам. Недельки через две после удачного сватовства свадьбу Богацковы закатили действительно на славу, и получилась она не хуже, чем у других богатых станичников. При этом Корнею Кононовичу непременно хотелось утереть нос всем станичным богатеям и доказать им, что Богацковы хоть и не их поля ягодка, но тоже не лыком шиты.

Через два дня на подворье Богацковых, в пьяном угаре, отшумела колготная свадебная гулянка. Казалось бы вся свадьба от начала и до конца ничем не была омрачена, и прошла гладко, но один ревнивый казак приревновал свою жену и под конец свадьбы устроил жестокую драку, чем испортил у остальных празничное настроение.

В станице Кавнарской в шутку считали, что какая ж это свадьба, если она обходилась без драки, то и поговорить и вспомнить о такой свадьбе было не о чем. Если же свадьба всё-таки проходила по – тихому, без драки, то тогда такую свадьбу называли с унизительным оттенком в голосе, как обыкновенную безграмотную пьянку или того хуже, с отвратительным презрением, как разнузданная гулянка и не более того.

На третий ее день, после заключительного похмелья, когда сошла на нет и улеглась обременительная суматоха, протер Корней Кононович оплывшие от перепоя глаза и с облегчением вздохнул:

– Ну, теперича у мине, мать, апосля Петровой женитьбы и гора с плеч сволилась!

Но как бы не так. Видать, рановато отец обрадовался.

Медовый месяц у молодоженов пролетел, как во сне. Их семейное скоротечное и безоблачное счастье длилось совсем недолго. Заскучал молодой казак по волюшке вольной. Особенно его прельщали ночные гулюшки под ослепительной бледной луной. В такое времечко, опьяненная лунным светом, во всю ивановскую хороводила на станичной площади молодежь. Вот тут и потянули Петра на сторону и враз совратили бывшие разгульные друзья и заманчивые старые зазнобушки. Проснулся в нем зуд старого гуляки, и он быстро вошел во вкус прежнего блудника.

Петро и до женитьбы был не безгрешен. За ним постоянно глаз да глаз родительский был нужен. Бывало, чуть зазеваются они, а он тем временем уже в шкоду нырнет или еще похлеще какую-нибудь пакость утворит. Многое ему прощалось: дело молодое не безгрешное.

– Но раз женился, – однажды заявил сыну Корней Кононович, – тады извини, блюди свою семью, и никаких гвоздей. А свои старыя гулюшки, Петро, на стороне сейчас жа выбрось из головы и навсегда забудь.

Но не тут-то было!

Рис. 1. Иван Лукич Сорокин. Главнокомандующий Красной армией Северного Кавказа. Командующий 11-й красной армией

Еще не успел молодой бодливый месяц на ранней зорьке как следует упереться в землю рогами, и кубанская весна тоже еще не успела полыхнуть белым цветом вишен и акаций и горьким запахом вдохнуть в казацкую душу живительную силу и надежду на хороший урожай, как неугомонный и непоседливый казак Корней Кононович Богацков, заядлый землепашец и хлебороб, уже был на ногах. Ходил он, озабоченный, по двору, суетился и от радости не знал, куда себя деть от предстоящих приятных хлопот и забот. Не сиделось и не лежалось такому казаку, и сон его не брал. Начиная с ранней весны и до поздней глубокой осени, короче, до тех пор, пока с неба не полетят белые мухи, у каждого станичного казака-хлебороба в поле, на его незабвенной земельной делянке неотложных дел всегда было невпроворот. Даже толком разогнуть спину и посмотреть на небо такому заядлому труженику порою было некогда.