Во имя отца и сына - страница 43

Нюрка легкая на помине, не заставила себя долго ждать, а когда подошла к Богацковой земельной делянке, то чуть отдышалась и с бойким наигранным видом на лице, которое изрядно тронули морщины, рискнула поприветствовать отца и сына.

– Здорово дневали, господа казаки? – поспешила она скзать и поглядела то на отца, то на сына, желая определить, какое впечатление произвела своим появлением на косарей.

Корней Кононович, обремененный работой, исподлобья недружелюбно посмотрел на Нюрку, не спеша свернул цигарку, закурил и только тогда сказал:

– Слава Богу, покель живем и казакуем, как надобно. Кажный день свой кровный хлеб-соль жуем и не бедствуем, как ты со своим муженьком-лодырем и конченным пьяицей Афоней! Теперича рассказуй, зачем приперлася? – Уже не глядя на Нюрку и не желая с ней сюсюкать, спросил он и, осененный догадкой, бесцеремонно поинтересовался: – Небось с очередной брехней приперлася, бездельница?

Не успела Нюрка и рот открыть, чтобы ответить на этот неприятный вопрос, как Корней Кононович согнул и опять разогнул, затекшую от утомительной работы, спину и, опершись на черенок косы, осуждающе посмотрел на гостью.

– Я дюжить боюся, Нюрка, штоба мине такия лихия работнички, как ты со своим Афоней, дажить в страшном сне приснилися, кода – нибудь, среди ночи, – опережая заранее намеченную Нюркину задумку, высказал свое предположение, не в меру, догадливый Корней Кононович.

Нюрка поправила на голове свою белую батистовую косынку и заулыбалась.

– Вот и не угадали, уважаемый григориевскай кавалер. Я и не подумаю, апосля етова, проситься к вам на работу, – соврала она без тени смущения.

Догадливый Петр Корнеевич, глядя на нее, издевательским тоном подсказал отцу:

– Видать, папаня, Нюрка в помошники к нам пожаловала и не иначе, поетому ждеть покель мы ее слезно попросим.

Корней Кононович презрительно посмотрел на новоявленную поденщицу и, поперхнувшись дымом своей цыгарки, возмутился:

– Такую работницу, Петро, надобно гнать поганой метлой отседова к такой матери! – сказал он и тут же не без грубого намека неуважительно посоветовал: – Иди-ка ты, Нюрка, туды, откель пришла, и помогай тому, кому счас делать нечего!

Петр Корнеевич тоже за словом в карман не полез, не дал гостье опомниться и спросил:

– Штой-ся ты, Нюрка, худющая стала, как щука, опосля длительной зимовки?

Корней Кононович глянул с усмешкой на гостью и рассерженным голосом по этому поводу заметил сыну:

– А синичку, Петро, видать, посади хучь в пшеничку, она усе равно в одной поре будить.

Нюрка быстро оглядела себя и, как знающая себе истинную цену, с неотразимым задором, заметила своему главному обидчику:

– А по-моему, я девка, ишшо хучь куда. Напрасно вы, Корней Кононович со своим привередливым сыночком, мною брезгуетя. – и быстро поправила свои груди под кофтенкой.

– Ух ты, какая казырная баба, – глядя на Нюрку подкусил ее невыдержанный Корней Кононович. И тут же неприминул ей заметить, на ее слишком завышенную самооценку, своими, до неприличия, колкими словами:

– Там у тибе, Нюрка, под кофтой, видать, спряталися не сиски, а два недозрелых прыща. Поетаму их без помощи очков и рассмотреть никак нельзя.

Нюрка на этот раз так возмутилась, что даже побелело ее лицо, но проявила завидное терпение и посмотрела на Корнея Кононовича своими бессоветными глазами.

– Вы, уроде ба уже и пожилой казак, а такое городитя, што и на голову не оденешь, – сказала она со сдержанным возмущениеми и, с завидной выдержкой, добавила, – ды я, ежели трохи подчипурюсь, то буду, усем понятливым нашим станишным казакам, на загляденье. Так, што отбою не будить от любителей разговеться и отвести свою грешную душу в любовных утехах. Я завсегда в одной завлекательной поре нахажуся, мине и старость ни по чем, штоба вы знали! А счас мине дюжить косануть хотца