Во тьме окаянной - страница 6



– Посмотри, как ясно отражается в небесах земной рай! Видывал ли где подобное? Краше, чем у нас, не сыщешь!

Карий отбросил руку послушника:

– В Персии звезды ярче, и видно их лучше. Скажи, звездочет, скоро ли будет яма?

Василько хмыкнул и ответил вместо послушника:

– Верст через пять. Коли поспешать станем, то к ночи поспеем.

Приободряя уставшую кобылу, казак взмахнул поводьями и затянул песню:

– Ты дубрава моя, дубравушка,
Ты дубрава моя, зеленая,
Ты к чему рано зашумела,
Приклонила веточки, запечалившись?
– А к тому приклонила я веточки,
Что рыдает во мне птаха малая,
Птица певчая Богу молится.
Проклинает она черна ворона,
Что сгубил ее малых детушек,
Разорил ее тепло гнездышко…

Карий, поправляя овчинный тулуп, приподнялся:

– Что вы все за песни поете? Скулите, как собаки побитые! Или радоваться совсем разучились?

– Тогда и ты сказывай, у разбойников какие песни? – вспылил Савва. – Все веселые, молодецкие?

– Ты к ним сходи, да сам послушай! – рассмеялся Карий, а вслед за ним и Василько.

– И то верно, Данила, нечего причитать да завывать, чай не бабы!

Лошадь фыркнула и остановилась – на дороге, шагах в двадцати, стоял матерый волк, буравя ездоков зелеными огоньками глаз.

– Эка нечисть! – Василько слез с саней и поднял самопал. – Сейчас я его пулей уложу!

Грянул выстрел, окутывая казака легким облачком дыма. Волк, не шелохнувшись, стоял на том же месте.

– Никак оборотень! – Казак перекрестился, левой рукой зажал в ладони нательный крест и выхватил саблю.

Карий обнажил ятаган и, не говоря ни слова, пошел навстречу волку. Зверь выжидал, не двигался, но Данила чуял, как напрягаются волчьи мускулы, медленно показываются клыки, как закипает ярь в его крови.

Чем больше сокращалось расстояние, тем отчетливее казался исход схватки: Данила знал, что если волк бросится на него сверху, то он рассечет ему живот и пронзит сердце, а если решит напасть снизу, одним ударом отрубит голову.

Подойдя к волку, Данила вздрогнул: вместо матерого хищника на дороге лежала большая обломанная ветвь мертвого дерева. Карий подхватил ее и, придя к саням, бросил к ногам спутников:

– Принимай, сарынь, добычу!

– Не хорошо, очень нехорошо… – Савва внимательно осмотрел почерневшую разлапую ветвь. – Надобно сжечь!

– Вот на обратном пути и сожжем! – засмеялся Карий, запрыгивая в сани. – Трогай, Василько, а то и настоящих волков дождемся!

Сани шумно рванули с места, понеслись дальше, на восток, который уже поглотила надвигавшаяся тьма…

* * *

– Хозяин, открывай, кому говорят, медведя непуганая! – Василько колотил в низкую дверь рукоятью плети. – По-хорошему отворяй, а не то подпалим яму к едрене матери!

– Нехорошо, совсем нехорошо… – Савва с тревогой посмотрел на Карего. – Тихо, словно в могиле…

– Да дрыхнет увалень! – Казак с досады пнул дверь ногою, она дрогнула, поддалась и слегка приотворилась.

– Постой. – Карий остановил наседавшего казака. – Прав Савва, собака не лаяла…

– Мать честная, как я сразу не сообразил! Яма и без пса…

Данила скинул тулуп и по-кошачьи проскользнул в избу. Через мгновение дверь открылась:

– В доме никого, а дверь изнутри подперта черенем…

– Ты, Данила, никак в темноте видишь, словно кошак или филин? – удивился казак. – Может, и меня такому диву выучишь?

– Вниз, в голбец, заглядывал? – Савва затеплил лучину, освещая избу. – Надо бы проверить…

– Ни души. Я бы услышал.

Савва достал светильник, поставил на стол: