Конечная остановка автобусов была рядом с заводской проходной, и обычно Мальцев запрыгивал в тот, что стоял у крайней правой платформы. Сегодня же пошёл на левую, от которой отходил служебный в сторону Заречного.
Волнение, похожее на страх, тихо шептало на ухо: «Не езди никуда. Иди домой! Или позвони Матеусу: авось не опоздал ещё в баню?.. А ещё лучше – поезжай во Дворец культуры на заседание «Тритона». И там, и здесь тебя встретят с радостью». Но, приняв решение съездить в Заречный, Мальцев знал: вопрос этот надо закрыть. «Если не поеду сейчас, позже решиться будет ещё труднее».
В последнее время Мальцев работал слесарем-ремонтником: занимался починкой неисправного оборудования и прочей черновой работой, которой нагружал его механик. Прежде, около десяти лет, трудился автослесарем, сначала на автобазе, затем в частном сервисе. У хозяина было выгоднее, однако слишком часто требовалось жертвовать личным временем: могли вызвать и в выходной, и даже разбудить ночью. Желание клиента ставилось на первое место, и многими планами приходилось жертвовать. Пока жил один, тем не менее время находилось на всё: и для творчества, и для досуга; но когда женился, пришлось сильно перекроить график.
И тогда он оставил прибыльную работу, сменив её на более скромную, зато с постоянным графиком. И со временем настолько привык, что теперь уже и сам бы не захотел вернуться на «рыбное место».
Уже работая здесь, он написал сказку, принёсшую ему успех, и это был не последний аргумент в пользу завода: спокойный график больше способствовал концентрации на творчестве. Часто, разбирая и собирая станки, он параллельно обдумывал текущий замысел, запоминая главное, чтобы затем дома перенести всё в компьютер. Автосервис в этом плане был значительно хуже: там всё время следовало оглядываться то на хозяина, то на клиента, каждого со своими прихотями. Это давало много материала для наблюдения, но очень мешало уходить в себя.
За окном автобуса проносились заснеженные заборы и дымящие заводские трубы, затем мост через глубокий овраг с замёрзшим внизу прудом, а вдалеке за ним – краны грузовой железнодорожной станции и вагоноремонтного завода. Потом начались старые городские кварталы, увязшие в чёрных от грязи сугробах. Ещё один мост, теперь через речку, серую подо льдом, а за мостом – новостройки на месте снесённых пару лет назад деревянных кварталов. И, наконец, въезд в район, в детстве бывший сравнительно новым, а теперь ставший давно привычным, весь застроенный панельными пятиэтажками.
Где-то здесь, в глубине квартала, была квартира Полковника, из которой он недавно возвращался… И снова пришло в голову, что неподалёку живёт Надя, после развода вернувшаяся в дом отца. «Тесен мир, однако…» – подумал он, прыгая со ступеньки через оттепельную жижу, скопившуюся вдоль бордюра. «Зайти пора, вернуть «Тошноту» Сартра и взять что-нибудь ещё почитать». Мальцев бросил беглый взгляд в сторону её дома, который, впрочем, с остановки был не виден.
Двухэтажный детский сад открылся за домами, а за ним виднелся ещё один. «Четвёртый и сорок второй», – припомнил он. На всякий случай свернул в калитку ближнего. Табличка гласила, что этот – четвёртый. «Всё верно; помню даже больше, чем предполагал», – похвалил он себя…
Поднялся на крыльцо следующего. Дверь оказалась заперта. Осмотрелся. Дальше было ещё одно крыльцо, из которого вышла и удалялась женщина с ребёнком. Улыбнувшись мыслям о неизбежном, Мальцев обошёл сугроб, поднялся на ступеньки и открыл дверь.
