Я ничего смешного не припомнил. Просто поблагодарил их за работу, и они ушли…
Сергеич умрет через год, в 1996 году, в возрасте 72 лет, проболев перед этим полгода. Филимонов Евгений Алексеевич ненамного его переживет. Сердце откажет ему в 1998 году, в 52 года. Гаврилова Ирина Дмитриевна и Щукина Вера Сергеевна живы. Щукина уволилась еще в этом 1995 году и работала, кажется, где-то в военторге. Ирина Дмитриевна работала в военкомате до 2014 года, сейчас на пенсии…
По итогам проверки нам поставили «удовлетворительно». Военком полковник Киселев был этим сильно разозлен. В приватной беседе Трунов ему обещал четверку. Но лимит на четверки был жестким, и, кому что поставить, решали чуть не по жребию. Разницы в оценках, кроме эмоциональной, не было никакой…
Бурмистров. С него начал, им придется, видно, и завершать. Я его больше не видел. Потом случайно узнал, что он переехал в другую область к детям. Звонил ли он когда-либо полковнику Трунову, навсегда осталось неизвестным. Остальные власовцы после смерти Сергеича активизировались, но без ощутимых для них результатов. Законодательство по отношению к этой категории людей не изменилось, хотя ходили разговоры о всеобщей реабилитации. Я не собираюсь ни винить, ни оправдывать этих людей, наверное, так они рассчитывали выжить в то время. Хотя один наш ветеран, проведший в плену около года, рассказывал мне, что, когда РОА ходило по лагерям, вербуя в свои ряды пленных красноармейцев, вербовалась одна сволочь…
Нет, власовцами заканчивать нельзя. Поэтому вспомнил, что через год, в 1996 году, полковника Киселева назначили начальником 2-го отдела облвоенкомата, а военкомом стал Анатолий Петрович Марчак…
Медальон сержанта Мальгина
В субботу 1 июня 1996 года я был дежурным по военкомату, поэтому звонок, раздавшийся в дежурке часов в 10 утра, принял я. Сторож, на которого я переложил бы эту почетную обязанность – отвечать на звонки в военкомат, придет только к 20 часам, так что трубку снимать пришлось мне.
На тот момент я только-только завершил утренние боевые действия против бабки Полины, жившей в соседнем с военкоматом доме. У нас номер здания был 17-й, а в доме, где жила баба Полина, маленькая, сухощавая особа лет примерно семидесяти, номер 19. Разделял враждебные территории деревянный забор, высотой два метра, который для этого самурая в сарафане препятствием не являлся. Она вела священную войну против военкомата последние 30 лет, причины которой никто из действующих сотрудников военкомата не знал, в военкоматовских летописях об этом ни слова не было, да и бабка Полина хоть и зловеще утверждала, что знает, наверняка и сама забыла, во всяком случае, никому об этих причинах не рассказывала. Даже тем из военкоматовцев, кого она пыталась завербовать под свои знамена. Сегодня специально для меня она перекинула через забор во двор военкомата ком птичьих перьев (подушку что-ли пожертвовала ради такой диверсии?). Ветер весело разнес перья по территории, создавая во внутреннем дворе военкомата эдакий сюрреалистический пейзаж. Я не сразу заметил, что асфальт под окном вместо обычного серого цвета вдруг сильно посветлел, не всегда же смотришь в окно, да если бы и заметил сразу, что бы это изменило? Я вышел во двор, посмотрел на небо, потом вправо-влево, подумал, что, если тут у птиц Куликовская битва случилась, то почему так тихо, а потом осененный мыслью о бабке Полине, поднял голову и посмотрел на ее окно. Окно было открыто, и бабка Полина жизнерадостно улыбалась мне оттуда. Понятно. Полчаса я собирал этот пух в ведро, не собрал и половины, конечно, но собранного для ответного удара хватило. Я перешел во двор дома бабки Полины (там четырехквартирный дом был), поднялся на второй этаж и позвонил в дверь. Бабка Полина сразу открыла, поскольку наблюдала мой вояж неотрывно.
