– По номеру медали можно установить бойца.
– Реверс медали тоже поврежден, не все цифры номера можно разобрать, но в принципе да, можно. Но тут такое дело… устанавливать нужно через наградный отдел Подольского архива министерства обороны, а это процесс небыстрый.
– Боец дольше ждал, когда его найдут, – сказал я.
– Я просто не договорил, – сказал поисковик, – если родственники не найдутся до 22 июня, то все найденные останки будут захоронены в братской могиле.
– Многих подняли? – спросил я.
– Да, – лаконично ответил поисковик и добавил, – почти все или без медальонов, или с пустыми медальонами, а в тех, что не пустые, чаще всего нечитаемые сведения. Ну это понятно, никто же не рассчитывал, что солдат будут искать 50 с лишним лет.
– А почему медальоны пустые?
– Из суеверия. Многие считали, что смогут обмануть смерть, если в смертном медальоне не будет о них сведений.
– Других документов не было? – спросил я.
– Не было. Но если он погиб, как мы думаем, весной 42, то у него могло их и не быть. Красноармейские книжки ввели в конце 41 года, и не все успели их получить.
– А как вы устанавливаете дату гибели солдат?
– Если время позволяет, запрашиваем выписки с приказами по личному составу в архивах, а в основном по известным датам боев. Здесь, в районе поселка Мга был Невский пятачок… слыхали?
– Очень смутно, – признался я, – только что он был.
Мы договорились с поисковиком, что он позвонит через неделю и, если мы родных бойца найдем, останки по воле родственников можно будет доставить на родину, а нет, 22 июня в день, ставший с этого года Днем памяти и скорби, воина захоронят в братской могиле, как неизвестного солдата. Я спросил, как его найти в случае необходимости, в ответ он назвал телефон их военно-поискового общества в Санкт-Петербурге, а если очень срочно, есть телефон администрации Мгинского городского поселения, но они (администраторы) очень не любят, когда звонят и просят найти поисковиков…
…Звонок в дверь ворот. Спросил по переговорному устройству, кого принесло в субботний полдень, оказалось, заместителя военного комиссара подполковника Тимофеева. Ну, с ним-то все понятно, не знает, куда себя деть в выходной. Он и со службы уходит последним, спешить ему некуда. Жил Сергей Вячеславович один в съемной квартире где-то на Комовских улицах, и частенько засиживался на рабочем месте, а то и вовсе оставался там на ночевку. Выйдет в город где-нибудь перехватить съестного и назад, к своему компьютеру. Его семья жила в Александрове, Владимирской губернии и жила там все шесть или семь лет, пока он служил в нашем военкомате. Что было тому причиной я не знал, а может и знал, да забыл. Да и неважно это. Человек он был неплохой, без особых заскоков, довольно прост в общении и не дурак выпить. Иногда (нечасто) на него нападало служебное рвение, тогда он вспоминал, что является заместителем военного комиссара. Пару-тройку дней он грузил военкомат мобилизационными задачами, злился, что никто в восторг от этого не приходит, потом ему надоедало, и он снова забивался в свой кабинет.
Я надел ремень с кобурой и пошел открывать.
– Ты пуховую ферму тут открыл? – спросил он, когда мы по птичьим перьям шли в дежурку.
– Диверсия бабки Поли, – ответил я.
Я довел ему утреннюю сводку боевых действий с бабкой Полиной и рассказал о своем контрударе.
Он пожал плечами.
– В последний раз, когда я дежурил, она вызвала на наш адрес одновременно саперов и пожарку. Я час от них отбивался, доказывая, что у нас ничего не взрывалось и не горит, – рассказал Сергей Вячеславович.
