Вокруг света. № 3, 2022 г. Литературный сборник - страница 11

Бесстрастная барышня приняла телеграмму, хотя ничего не поняла. Ей-то какое дело!

Через короткое время был получен ею же ответ: «Ісі dix»[4].

Барышня пожала плечами, но при случае кокетливо спросила с милой улыбкой:

– Что значила ваша телеграмма и ответ? Не будет нескромным узнать? Вы как будто загрустили, monsieur?

Он ответил:

– Вы угадали: я загрустил. Моя телеграмма, если ее прочесть по-русски, обозначает: «Сижу без гроша».

– А вторая? Ответная?

– «И сиди!»

Барышня весело засмеялась, но сказала:

– Не огорчайтесь, помощь придет.

Не знаю, как в анекдоте, пришла ли помощь. Но ко мне она пришла. И именно тогда, когда я с полным правом мог телеграфировать: «Сижу без гроша», если бы знал, кому телеграфировать. Я очень голодал. Помощь пришла, но не по телеграфу, что не важно. И когда это случилось, меня разыскал неизвестный мне совсем молодой офицер.

– Простите, пожалуйста… Моя фамилия вам известна: я сын такого-то.

Я припомнил его отца, но ответил загадочно:

– Я понял…

На самом деле я совершенно не понял, почему сын такого-то разыскал меня в Константинополе. Надо принять во внимание, что в этом два раза тысячелетнем городе было всего несколько улиц, имевших общеизвестные названия. Остальные очень редко имели надписи, а номеров домов совсем не было. Чтобы разыскать кого-нибудь, требовалась известная настойчивость.

Мой гость продолжал:

– Мне, конечно, очень совестно затруднять вас, но к этому меня довела нужда. Я просто голодаю. Хоть что-нибудь…

Я смотрел на него с очень смешанным чувством: сочувствие, жалость и вместе с тем не торжество, а просто радость.

Он прибавил:

– Во имя ваших отношений с моим отцом…

Я дал ему, что мог… Немного, потому что получаемая мною помощь расплывалась на целый ряд лиц. Но он горячо меня поблагодарил: бедняге и эти гроши были дороги – он мог утолить голод.

Он ушел, а я думал: «Я еще разбогатею, дав ему эти несчастные деньги. Его отец был тот товарищ прокурора (это обозначает помощник прокурора), который 20 января 1914 года обвинил меня в Киевском окружном суде в совершении преступного деяния, именуемого «распространение путем печати заведомо ложных обвинений против высших должностных лиц». Обвинял и добился осуждения».

Этот человек сделал мне очень больно. Свою обвинительную речь он начал, держа в руках номер «Киевлянина», так:

– Приняв редакторское перо из рук скончавшегося Димитрия Ивановича, он дал клятву, что никогда ложь не запятнает честных страниц газеты «Киевлянин». Мы все, читатели «Киевлянина», приветствовали такое начало. Но прошел месяц, всего месяц! И новый редактор нарушил священную клятву. Он запятнал когда-то честные страницы «Киевлянина» ложью. И вот почему В. В. Шульгин сейчас занимает эту скамью, скамью подсудимых. Он обвиняется в распространении путем печати заведомо ложных сведений о высших должностных лицах, в частности о прокуроре палаты Чаплинском.

Это начало с точки зрения ораторской было искусным ударом. Удар в сердце. Он не убил меня, но выбил из седла. То, что я считал исполнением священной клятвы, это именно и назвали ложью. Это урок. В политике не следует быть сентиментальным – это значит предоставить противнику собственное сердце.

Я не сумел ответить на удар ударом, ударить обвинителя тоже в сердце. Да, было ли у него сердце? Было! Эту тайну раскрыл мне его сын, явившийся ко мне просить помощи… «Во имя ваших отношений с моим отцом»…