– Учусь, – буркнул Клюха.
И Климентий Федосеич не задал ожидаемый им вопрос: где? А поставил его иначе:
– Чему?
– Да всякому и разному…
– Из дому-то сбежал, что ли?
У Клюхи остановилось дыхание.
– Можешь не говорить, – Ежков натесал из палочки несколько лучинок и подсунул их под дрова, что уже лежали в печке. – Не думай, что я маг и чародей, который все видит и знает. Просто я тебя несколько раз встречал на вокзале. И все время ты по тем углам жался, где бы тебя никто не увидел. Тут и Шерлоком Холмсом быть не надо, чтобы догадаться, что парень сбежал из дома, а гордость возвратиться не позволяет. А в городе он не нашел ни пристанища, ни душевного тепла, не говоря уже о сытой жизни.
Ежков сделал передых, который был связан с тем, что надо было подуть на пригасшие было лучины.
– Да я тебя тоже бы сроду не разглядел там. Племяш Парамоха надоумил. Говорит: «Вон парнишка хороший углы тут огинает. Вот-вот его какая-нибудь сволочь в свой кокон умотает. Можа, приютишь его?»
Клюху пробила испарина.
– А кем работает ваш племянник? – вяловато вопросил он.
– Милиционером.
– Значит, за мной следили? – вырвалось у Кольки.
– А как же ты хотел?
От печки повеяло теплом и как бы довершило давешнее чувство, которое Клюха испытал, когда проходил рядом со стригущей зайчиков электросварки.
– Ну что вы теперь со мной будете делать? – обреченно спросил он.
– А это ты решишь сам. Чего сбежал-то?
И Клюха, сперва только просто бесслезно расквелясь, а потом и вовсе рассупонясь носом, рассказал этому незнакомому в сущности дядьке все, что утесняло его жизнь последнее время.
Ежков не переспрашивал и не уточнял то, что могло быть полупонятным, и это порывало на более глубинное откровение.
– Ну ладно, ладно! – приобнял его Климентий Федосеич, когда он совсем было перешел навзрыд. – Ничего, все образуется. Ты – парень хороший. Потому эта школа тебе пойдет только на пользу.
– Какая? – вдруг перестал плакать Клюха.
– Да та, в первый класс которой ты чуть было не ступил.
– Что вы имеете в виду?
– Мы же знаем, как тебя пытались затянуть в свою компанию Копченый с Парашей.
– Вам и это известно? – вырвалось у Клюхи.
– Представь себе.
Он посидел какое-то время молча, уже не плача и даже не всхлипывая, и вдруг спросил:
– А за что же вы сами сидели?
Ежков мелко – как рассыпал на порог просо – расхохотался.
– Молодец, Коля! – воскликнул он, отсмеявшись. – Подловил ты меня, что называется, за язык и глубже. Сроду я не сидел. Это я тебя проверял, знаешь ли ты то заведение, мимо которого мы идем. Оказалось, понятия не имеешь.
– А Марфутка, это ваша жена? – осторожно полюбопытничал Клюха.
И Ежков снова всхохотнул:
– Нет, сотрудница.
Клюха не стал уточнять, кем именно она работает, а спросил о другом:
– А тут кто живет?
– Михеич.
– А куда же он тогда ушел?
– У родичей пока поживет. А ты, как тебе, наверно, уже стало ясно, тут какое-то время перебудешь.
Клюха кивнул на фотографии девиц:
– Откуда они у Михеича?
– На это мы их сюда подсунули.
– Зачем?
– Чтобы тебе одному скучно не было.
– А если честно?
– Думали, что ты их распространяешь.
Клюха длинно, без притайки, вздохнул и произнес:
– Никогда не думал, что я так густо обложен флажками.
И в это время, наделав небольшой гомонок в чуланчике, что окорячивал дверь в каморку, на пороге возник здоровенный сержант.
– Товарищ капитан! – гаркнул он, обращаясь к Ежкову.
Климентий Федосеич чуть передернулся по плечам и быстро спросил:
