Подъехали к самым стланикам – надо чего-то городить, не в «Урале» же сидеть. Стланик наверху, на перевале, сам знаешь, мелкий, не спрятаться, ничего. А снега уже навалило по яйца, давай мы таскать по этим корягам барахло вниз по расселине. Андрюха нашел хорошее место – ямка такая под стланиками – ручей весной выгреб, над нами почти полностью крыша получилась, уже снегом заваленная. Ну, мы там подпилили, красоту навели, лежанки поделали, я лопатой все дырки снегом закидал. Только с дровами плохо – не в лесу же. Набрали мелочи да досок из машины принесли…
– Все борта мне пожгли… – вставил дядь Саня довольно.
– Чего сидите, наливайте! – скомандовал Колька и сам же стал разливать. – Двое суток сидели, хорошо, не холодно было, градусов десять-пятнадцать, может, да, дядь Сань?
– Ну, – кивнул дядь Саша, – ты лучше вспомни, как бутылку потерял.
– Я потерял! – возмутился Колька. – Андрюха! Короче, была у меня в заначке полторашка хорошей гамызы градусов семьдесят…
– Здорово, мужики… – в избу, нагибаясь, входил высокий и сильно худой старик.
– Здорово, Трофимыч, к столу как раз! – радостно заорал Поваренок, сунул ему руку и пододвинул табуретку. – Тяпнешь с нами?
– Не-е, пейте. – Трофимыч сел и положил на стол большую крюковастую руку.
Глядел, как мужики пьют и морщатся.
– Вы уж все, что ли? Сложились? – обратился Трофимыч к дядь Саше, когда тот поставил кружку на стол.
– Ну…
– Меня-то еще не возьмешь? – Дед почему-то говорил хмуро.
– Куда тебе? – Дядь Саша перемешал остатки салата и зачерпнул ложкой.
– На мой участок. Ты меня возил, когда… – Дед замолчал, сурово глядя на дядь Сашу.
Дядь Саша прожевал, облизал губы, усы отер, прикидывая, как изменится маршрут. Все примолкли. Поваренок тоже соображал что-то, с удивлением глядя на старика, Жебровский напрягся, боясь, что опять может отложиться.
– У меня немного. Я, да кобель, да четыре мешка барахла… До Генки меня только, а там он на «Буране», я с ним вчера по рации говорил.
– Что там, снег есть? – спросил Жебровский.
– Не особо. По верхам только… – ответил дед, едва взглянув на Жебровского.
– У меня, значит, есть, – обрадовался Илья.
– Ну, Генка говорит, на якутской стороне снега полно, а у нас с ним, на Юхте, нет. Дак что? – опять обратился он к дядь Саше.
– Не знаю, Трофимыч, как вон Москвич скажет… да и ехать-то как? В кабине нет места больше.
– Это ладно, до Медвежки если, там двести верст всего! Я и на шмотках могу, сверху. – Встрял Колька, налил водку, щуря глаз и делая вид, что налить ровно его интересует никак не меньше. – Тулуп есть, доеду… Ну, давайте!
Закусили. Дядь Саша потянулся к поваренковской «Приме».
– Моих попробуй, – предложил Жебровский.
– У тебя тоже без фильтра? – дядь Саша взял пачку в руки, понюхал, вытянул сигарету.
– С Кубы выписываю. Настоящий табак. Бери! – предложил Жебровский и Кольке.
Закурили втроем.
– Ты давно уж не был у себя, Трофимыч! Тяжело будет! – Колька налил себе пива в кружку. – Капканья заржавели, небось, взял бы кого в напарники.
Трофимыч не отвечал Поваренку. В нем не было той радостной, нетерпеливой лихорадки, что трепетала в Жебровском. В нем, казалось, вообще мало осталось эмоций, только хмурая решимость ехать. И мужики это чувствовали. Может, и не понимали – Трофимыч с виду все-таки слабоват был для охоты, – но и отговаривать не смели. Глядел дед колюче.
Помолчали.
– У тебя вещи дома? – спросил дядь Саша.
