Вор воспоминаний - страница 16

– Или, если хочешь, можем потом вместе погулять, – продолжила мама. – Поразведаем, что тут есть, или доедем на машине до вершины горы. Здорово будет. Нам же всегда нравилось вместе ходить в походы!

– По-старому у нас уже ничего не будет. – Он закусил губу.

Увидел, как у мамы вытянулось лицо. Сгорбились плечи.

– Тай, нам всё равно нужно хоть что-то делать вместе… чтобы появлялись общие воспоминания – помнишь, об этом говорил Джонатан? – Она помолчала, крутя обручальное кольцо на пальце. – Тай, я считаю, что ты у меня молодец, и папа тоже бы так сказал, будь он здесь.

– Так в том-то и дело, мам! Его тут нет – так откуда ты знаешь? – огрызнулся он. – И вообще, давай больше не будем, ладно?

– Сынок, я знаю, что тебе тяжело. Я тебя понимаю.

Он уронил голову на локоть. Не хотелось смотреть на неё, смотреть ей в глаза – от этого почему-то подступали слёзы, а плакать, как он считал, глупо, а чувствовать себя глупым противно – и без этого бед хватает.

– Ничего ты меня не понимаешь. Нисколечко!

– Ну так поговори со мной, ну пожалуйста. Пожалуйста, скажи, как тебе помочь. Мне просто нужно знать, что у тебя всё хорошо.

– Вечно ты с этим вопросом! Вечно все с этим вопросом! У тебя всё хорошо, Тай, у тебя всё хорошо – тысячу миллионов раз! Так вот, у меня всё плохо.

Тайрис расплакался, опустил руку, посмотрел на маму – и сразу представил себе, как она сидит с ним рядом в кабинете у Джонатана и просит его выражать свои «чувства». А он не выражал. Просто сидел, глядя на фотографию футбольного стадиона «Старый Траффорд», заставляя себя думать про музыку, домашние задания, компьютерные игры, что у них будет на ужин – про всё что угодно, только бы не говорить. Делать вид, что случившееся в марте неправда. Это он сказал сам себе, потому что, если говорить, оно становится правдой, а ему очень, очень не хотелось, чтобы случившееся в марте было правдой.

– Тай, я сожалею… ну слушай, давай попробуем использовать время здесь по полной. Интересно, когда я впервые приехала на Ямайку, помню, твой папа…

– Мам, замолчи! – выкрикнул Тайрис. Сморщился, зажмурил глаза. – Ты что, не можешь помолчать? Мне от этого только хуже! Только хуже, когда ты говоришь о том, о чём я просил тебя не говорить… Уйди, пожалуйста. Уйди из моей комнаты, мам! Иди вон отсюда! Вон! Ненавижу тебя! Ненавижу!

Он открыл глаза и успел увидеть, как она выскочила за дверь, а ещё успел увидеть, что глаза её блестят от слёз. Он долго сжимал и разжимал кулаки, пинал стул – тот завалился набок, полетел на другой конец комнаты. А ведь он не хотел её расстраивать. Правда не хотел. И самое странное – он сам не знал, откуда в нём эта ярость. Ярость будто бы повелевала им, жила собственной жизнью.

Он и раньше говорил с Джонатаном о том, как легко в нём вспыхивают злость, раздражение: он огрызается, грубит и даже хамит. Джонатан называл это «прыгать в пруд». Впрыгивать в свои чувства и выпрыгивать обратно. Но такой ярости он ещё никогда не чувствовал. Никогда. Ужасно было сознавать, что он довёл маму до слёз, потому что он же знал: да, она от него это скрывает, но она очень много плакала за этот год. От этой мысли свело желудок. По телу прокатилась тошнота.

Этого бы он не сказал никому, а уж Джонатану и подавно, потому что тот пытался выудить из него все его мысли. Но при виде маминых слёз у него возникало очень странное чувство, желание сбежать. Увидев, как она плачет, он пугался, чувствовал себя беспомощным, а главное – бесполезным. Бесполезным, потому что не может ничего для неё сделать.