Северянин смотрел на них, и в его душе на мгновение стало теплее. Несмотря на все опасности, жизнь продолжалась. Люди жили, смеялись, радовались.
— Скоро будем в Родиничах, — сказал Эгиль, оборачиваясь к Свену. — Там решим, что делать дальше.
Здоровяк кивнул, его лицо оставалось спокойным. Родиничи, хоть и были небольшим селением мерян, славились своим гостеприимством. Там их знали, а значит, накормят, напоят и припасами поделятся. Это было важно, особенно в начале долгого пути.
К ночи они добрались до места. Селение мерян стояло на высоком холме, окружённое заборолом из толстых брёвен. Обычно ворота Родиничей были распахнуты, но сейчас они были наглухо закрыты.
— Что-то не так, — пробормотал Эгиль, пристально вглядываясь вдаль. — То ли врагов ждут, то ли ещё чего приключилось.
Он отдал приказ пристать к берегу, но ночевать решили на кораблях. Негоже было тревожить хозяев в позднее время, да и ситуация казалась подозрительной.
— Следить в оба, — строго сказал северянин, обращаясь к своим людям. — Мало ли что тут происходит.
Хирдманы кивнули. Ночь была тихой, но сейчас эта тишина казалась зловещей. Даже привычные звуки леса — крики сов, шелест листьев — теперь воспринимались как предупреждение.
Эгиль стоял на палубе, его взгляд был прикован к деревне. Он думал о том, что могло заставить мерян закрыть ворота. Враги? Набег? Или что-то другое, более страшное?
— Свен, — тихо позвал он. — Думаешь, стоит ждать до утра?
Рыжий великан, стоявший рядом, кивнул.
— Лучше не рисковать, конунг. Если что-то случилось, ночью мы всё равно не разберёмся. Утром будет видно.
Тот согласился. Он знал, что Свен прав. Но в душе его грызло беспокойство. Что-то здесь было не так, и он чувствовал это всем своим нутром.
— Ладно, — вздохнул он. — Поставим дозорных. Остальные пусть отдыхают. Завтра, чую, будет тяжёлый день.
И пока драккары тихо покачивались на воде, а звёзды холодно светили с неба, северянин стоял на палубе, глядя на тёмный силуэт Родиничей. В его душе зрело предчувствие, что впереди их ждёт что-то недоброе.
Утром Эгиль и Свен отправились к воротам Родиничей. Селение по-прежнему выглядело насторожённо, ворота были закрыты, а на стенах виднелись дозорные. Эгиль кликнул одного из них, чтобы тот позвал старосту.
Вскоре к воротам вышел пожилой мужчина с седой бородой и усталым лицом. Его глаза были полны тревоги, но в них также читалась надежда, вдруг пришлые чем подсобят.
— Беда у нас, — начал староста, едва северяне подошли ближе да спросили, в чём тут дело. — Помер у одной бабы дитёнок. Некогда было краду рядить, жатва шла, похоронили как есть, в землю прикопав. А тот возьми да и стань игошей.
Эгиль нахмурился, вспоминая. Припомнил, что игоша — это мелкий бес, душа неправильно похороненного или мертворождённого ребёнка. И что, ежели его не признать за домового духа, он начинает проказничать, а то и хуже — пить кровь.
— И что ж стало дальше? — спросил он, хмурясь и глядя на старосту.
— Теперь он дитём кикиморы стал, — ответил тот, вздыхая. — Деревню ночами изводит. То куры пропадают, то скотина болеет, то люди сны страшные видят. А давеча и вовсе одного мужика задавил. Вот мы ворота и закрыли, обережные знаки нарисовали.
Свен, стоявший рядом, хмуро кивнул. Он знал, что такие вещи нельзя оставлять без внимания. Игоша, если его не унять, мог погубить всё селение.
— Покажите нам, где его похоронили, — сказал Эгиль. — Мы попробуем разобраться.
