Знал он обряд один, как изгонять таких бесов. Давно старуха рассказала, у которой они на постое были.
Староста кивнул и повёл их в селение. Родиничи, обычно шумные и оживлённые, сейчас казались вымершими. Люди прятались в домах, лишь изредка выглядывая из-за ставней.
Могила ребёнка была на краю деревни, под старым дубом. Земля на ней выглядела свежей, но вокруг неё было пусто — ни подношений, ни камней знаковых. Видно было, что хоронили в спешке.
Северяне осмотрелись, затем Эгиль повернулся к старосте.
— Нужно провести обряд. Игошу надо успокоить, иначе он не уйдёт.
Староста кивнул, его лицо выражало облегчение.
— Нужно, княже, но как — того мы не ведаем, а своего ведуна у нас нет. Что нужно, ты только прикажи, исполним как надобно.
— Воду из родника чистого, хлеб, соль и немного крови матери его, — ответил ему мужчина. — И пусть никто не подходит сюда, пока мы не закончим.
Староста поспешил выполнить указания, а Эгиль и Свен остались у могилы.
— Думаешь, это сработает? — тихо спросил здоровяк.
— Должно, — ответил тот. — Игоша — это душа, которая не нашла покоя. Ей имя нужно. А наречь только мать может! Но мы его кровью обманем.
Вскоре староста вернулся с необходимыми вещами. Эгиль взял воду, хлеб и соль, затем аккуратно окропил могилу, произнося древние слова. Потом он положил хлеб и соль на землю, а затем капнул кровью матери сперва на могилу, а затем на себя.
— Нарекаю тебя Дубомиром, душа твоя пусть покой сыщет, — произнёс он, завершая обряд. — Отправляйся, Дубомир, в Навь. И вернёшься лишь как Круг жизни твоей придёт.
Наступила тишина. Ветер, который до этого был и так едва заметен, вдруг совсем стих. Казалось, даже лес затаил дыхание.
— Готово, — сказал Эгиль, оборачиваясь к старосте. — Теперь он должен успокоиться.
Староста кивнул, его глаза были полны благодарности.
— Спасибо, — проговорил он. — Вы спасли нас.
Он пригласил их отдохнуть, и хирд радостно согласился. Жители отвели гостей наперво в баню, чтобы те грязь дороги смыли. А потом устроили небольшой пир для них. Они были благодарны им, что спасли не только их самих, но и душу дитёнка направили в место правильное, негоже ему маяться. Каждая душа имеет право на перерождение, главное — путь указать ей. И с тем справились иноземцы хорошо.
Наутро северяне уже были готовы выдвигаться дальше, когда к ним подошла немолодая женщина. Её лицо было опухшим от слёз, которые до сих пор лились из её глаз, а сами очи были совсем красные. Упала она под ноги Эгилю и завыла:
— Спасииибо... Что помогли моему сыну... Уйти... Я... Некудышная мать... Не уследила... Я... Я... Я виновата, что его не стало, я... Я должна была уйти, а он... Он должен был жить... — причитала баба, заламывая руки.
Он поднял женщину и усадил на лавку подле себя, и погладил ту по спине.
— Никто не знает, какой путь кому предрешён. Нет в том твоей вины, прости себя и отпусти своего сына. Вы ещё когда-нибудь встретитесь. Знай, он сейчас желает, чтобы ты продолжила жить и дальше, не нужно так себя мучить, в горевании прозябать. То не вернёт тебе сына, а себя на краду свести можешь. Живи дале, детей оставшихся воспитывай. Да новых рожай.
Женщина ещё раз всплакнула, поднялась и, благодарно кивнув, побрела прочь. Эгиль лишь вздохнул. Самое тяжкое для родителей — это когда дети уходят раньше, чем те сами, но такое всюду встречается. Дитяти — они хрупкие, уберечь их сложно.
