— А может, блиночков тебе испечь, деточка, а то ж не встретила как положено? — всплеснула она руками. — С медочком, с вареньем разным да сметанкою али с припёком каким? Вон деревенские свеженькой принесли, как узнали, что хозяин вернулся.
Вильфрида задумалась и согласилась. Блины она любила. Купавна тут же растопила масло, достала с печи опару, подлила молока, мёда добавила, яичек свежих. Замесила тесто и принялась лить его на сковороду. Вскоре на столе стояла целая стопка ноздреватых пышных блинов, что так и просились в рот. А рядом уже росла стопка с припёком, жареным луком да грибами. И так всё это пахло, что ведьма схватила горячий блин, обмакнула его в жирную сметану и отправила в рот. Блин обжигал пальцы и губы, но это совсем не помешало ей стащить ещё три, прежде сытно погладить живот и отодвинуться от стола.
— Спасибо, матушка Купавна, — поблагодарила она нечисть, продолжавшую метать блины на стол. — Накормила так накормила.
Та усмехнулась добродушно и, закончив готовку, присела напротив. Подпёрла рукой голову и снова вздохнула.
— Слышала я, без матушки ты росла, тяжко девоньке без бабьей любви-то…
Вилька и сама не поняла, как выложила той всё. И как Ясиня ей бабушкой стала, как она её любила, учила всему. Как Прошку чуть жаб целовать не заставила, чтоб внучке угодить.
Кикимора сидела посмеиваясь, слушая о детских приключениях девчушки на болоте.
— Что, прям в морду ему так и сунула? — хохоча спросила она, услышав, как маленькая Вила очень хотела Прошу женить. Да чтоб обязательно на красивой княжне, а те, как известно всем детям, из жаб заколдованных берутся.
— Прям, — с лёгкой грустью улыбнулась Вилька. — Он опосля меня этих жаб на дух не переносит. Как увидит, так и норовит чем зашибить. Может, потому и Граню не принимает, она ж тоже болотная.
— Дурак он просто, счастья своего не видит, вот и всё, — отрезала жена домового. — Хорошая баба, ну пущай она и кикимора, какой прибыток в хозяйстве. Я вона пирогов напекла, терем прибрала. Сейчас Добрыша придёт уставший, а ужин готов, горшки помыты. А так бы что? Трать силушку свою, сам всё делай. Чтоб хозяин не осерчал. Так что дурак твой Прошка, как есть дурак, — снова повторила Купавна. — Кого хошь спроси. Все скажут, что баба — первое дело в дому, без нас никуда. Дите не родится, уюта и тепла не станет. А рубаху обережную кто соткёт да сошьёт? То-то же!
Вильфрида задумалась, права кикимора. Без баб жилось бы куда хуже. Считай, весь дом на жонках да дочерях и держится. Без женщины ни дитёнок не народится, ни поле урожая не даст, ведь только бабы и катаются по нему, силу свою отдают. Мужики потом токма засевают его семенем ярилиным, чтобы было из чего расти. Но и без них ведь никуда, получается? Это она и спросила у Купавны. Та важно кивнула.
— А то как же, не зря же боги двоих сотворили-то. Не просто так даже звери парами живут.
Долго они ещё говорили о всяком. Пока Добрышка не пришёл. Ходил он в соседнее село и вот вернулся. Вошёл в двери, обутки снял, стоит, на жену смотрит.
— Смотри, Купка, чагось я тебе прикупил, там купец проезжий был, — довольно улыбаясь, он вытащил из кармана синюю шёлковую ленту.
Кикимора с визгом на шею ему кинулась, да с ног сбила. Она-то поздоровее его была, вот и не устоял под напором радостным. Тут же побежала, схватила медное зеркальце, невесть откуда притащенное Кощеем, и ленту вплела в свои космы. Вплела и давай крутиться, на себя любоваться. А Добрышка стоит, довольный собой. Угодил бабе. Много ли той надобно, ленту купил, и она радая.
