– А обязательно об этом предупреждать? – пытаюсь отшутиться, но тут его губы накрывают мои, он теплые, нежные, подрагивают и слегка раскрываются. И я тоже в неясном порыве словно раскрываюсь им навстречу. Мне кажется, что мой рот попал в середину цветка, запутался среди влажных лепестков и сам стал частью соцветия. Мои губы шевелятся в ответ.
– Зачем? – выдыхаю в улыбающееся лицо.
– Инна, я начинаю относиться к тебе как к своей девушке, – задумчиво говорит Димка.
– Но, мы же просто друзья? – улыбаюсь, задумчиво щурясь.
– Да, мы просто друзья, – эхом отзывается он.
И я как во сне, обнимаю его за шею и притягиваю к себе, крепко, властно, и он снова тянется к моим губам, неизбежно, жадно, и поцелуй все длится, и я снова умудряюсь улыбнуться, испытав ощущение, которого так ждала, и биение пульса в висках все чаще, и ширится, ширится звездное небо. И шуршат листья над головой. И снова мне кажется – отстраненно, непонятно, что я вне тела, и что два силуэта, обнявшиеся на скамейке – это не мы, а просто образ, символ, вырезанный из цветной бумаги, хрупкий и нелепый.
Потом?.. Ну чего потом было – как у многих, наверное. Зарядили дожди, выпал снег, растаял, снова выпал. Гулять стало холодно, и после занятий мы стали пропадать у Димки на съёмной квартире. Он мне помогал готовиться к сессии, иногда мы втихоря пили вино из чайных чашек, чтобы бабулька, хозяйка квартиры, не заподозрила нас в скрытом алкоголизме. Дружно шутили над Димкиным соседом по комнате, Коляном. Не менее слаженно корпели над учебниками. А в редкие минуты, оставаясь наедине, падали на видавшую виды кровать и целовались до распухших губ, до засосов на шее, до изнеможения тиская, изучая друг друга, ощупывая и покусывая. Потом на ватных ногах приводили себя в порядок и шли гулять – в любую погоду, в ветер, в буран, чтобы остудить горячие руки и щеки. Иногда забредали в полупустые кинотеатры, чтобы в спасительной темноте снова целоваться, тискаться, обниматься, переплетать языки, руки и ноги, тяжело дышать, и, закрывая в изнеможении глаза, тереться носами, щеками и лицами. Нет, никакого секса не было. Какой, блин секс, если мне и слово-то это было противно, и я вся деревенела, слепла и глохла, едва Димкина рука пыталась преодолеть ремень моих штанов. Впрочем, это не мешало мне тереться, извиваться и закатывать глаза, постанывая в его объятьях. На большем Димка не настаивал. Я ему однажды обмолвилась, что уже имею опыт в интимных отношениях, но не хочу это обсуждать. Мы это и не обсуждали, довольствуясь настоящим. Я порой с надеждой вспоминала: «Мы же просто друзья, да, Дим?», он задумчиво соглашался, и все продолжалось к обоюдному удовольствию, по-прежнему.
Далее я блестяще сдала первую сессию. И были каникулы, и поездка домой, и долгие ожидания друг друга после каникул на выходе из разных корпусов универа, пока расписание устаканивалось, а мобильных у нас еще не было. И радость нечаянных встреч, и нежность, и страсть, и легкая ирония, и состязания в остроумии, которые нам не приедались ни на минутку.
Потом? Лето, снова сессия, у Димки вступительные экзамены, во время которых я ждала его в пустых коридорах института, сплющив нос об оконное стекло, скрестив пальцы и любуясь на цветущую черёмуху. Долгий поцелуй на глазах толпы студентов, и мой шепот в его ухо: «Теперь ты не абитура, а первак, да?»
