– Любовь – это сама жизнь, – ответила Маргарита, и он отметил, что она не отстранилась от него. – Что, как не любовь, противостоит смерти? Но какой же музе, сколь прекрасной, столь и жестокой посвящены эти строки? – спросила Маргарита.
Она смотрела на него с любопытством, ожидая услышать романтическую историю.
– О, мадам, о музах поэтов не говорят, ведь очарование тайны легко разрушить неосторожным словом, – ответил Генрих.
– Простите, сир, я не должна была спрашивать об этом. Я знаю, вы умеете хранить тайны… и быть хорошим другом.
Он смотрел на нее, любуясь нежным изгибом ее губ, выбившимся из-под куафюры локоном…
– Я был бы счастлив предложить свою дружбу вам, – ответил Генрих с легким поклоном.
Она улыбнулась, ничего не ответив.
***
Он был совсем рядом, и в его темных глазах отражалось обаяние летней ночи. Нет, он не нравился ей совершенно. Она любила других мужчин: высоких, красивых и элегантных. А этот юноша был совсем не в ее вкусе. Она отвела взгляд, разорвав незримую нить между ними, и вдруг ощутила щемящее разочарование, будто от утраты чего-то ценного.
Когда вечер подошел к концу, и Маргарита пожелала оставить общество, король Наваррский, согласно этикету, отправился ее проводить.
– Ваш друг невероятно талантлив, – сказала она, когда они шли вдвоем по аллее сада. – Не сомневаюсь, что скоро весь двор будет петь его песни.
– Я непременно передам Агриппе ваши слова, мадам. Он будет весьма польщен этой оценкой, ведь всем известно о вашем поэтическом даровании и тонком вкусе.
Оказывается, ему известно об ее поэтическом даровании. Кто бы мог подумать. Гиз никогда не говорил с ней о стихах.
– Не нужен тонкий вкус, чтобы восхищаться тем, что и вправду трогает сердце, – ответила она.– Хорошие стихи, как море или небо, прекрасны сами по себе. Однажды мне довелось посетить Нормандию. Эти земли суровы и даже грубы, но они пленяют своею холодной красотой.
– В таком случае вам непременно нужно побывать в ля Рошели, – ответил он. – Это особенный город. Ля Рошель и вполовину не так изыскана, как Париж, но в ней есть свое очарование, которого нет более нигде. Очарование силы и свободы. Она уступает вам в изяществе, но по духу похожа на вас.
Маргарита улыбнулась.
– А вы умеете говорить комплименты дамам, сир, – ответила она. – И договариваться с крепостями тоже. Вы очень деликатно умолчали, что эта независимая и гордая твердыня теперь покорна вам.
– Покорна? – слегка удивился собеседник. – Я бы не сказал, что покорна. Ля Рошель открыла мне свои ворота лишь потому, что я никогда не оскорбил бы ее этим словом.
– Но ведь там размещены ваши войска.
– Да. Для защиты от врагов.
Она резко прищурилась.
– А Бордо и Лион вы тоже заняли для защиты от врагов? И тоже не хотите оскорбить их?
Король Наваррский посмотрел на нее с интересом, очевидно, не желая принимать запальчивый тон.
– Нет, – спокойно ответил он, – Бордо и Лион были взяты силой, вы правы. Я не апостол Петр, мадам, и далек от святости. Эти города нам нужны для того, чтобы ля Рошель, Нерак и Ажен были в безопасности. Такова логика войны. Но, уверяю вас, меня она не радует, ибо мало удовольствия иметь в своем тылу города, что ненавидят нас. Быть может, когда-нибудь нам удастся завоевать их доверие.
Они уже миновали вход во дворец и вышли в центральную галерею.
Он придержал дверь, пропуская ее вперед.
– Завоевать их доверие? – с сомнением произнесла Маргарита. – Впрочем, когда я слушаю вас, это не кажется мне невозможным.
