Восхождение на Голгофу - страница 2

Михайлов понял, что дальнейшие уговоры бесполезны, и искренне огорчился этому. Судьба не баловала его. После отбытия наказания по первому приговору он был обвинен в хищениях в особо крупном размере, за что полагался расстрел. Суд проявил снисходительность, заменил исключительную меру максимально возможным 15-летним сроком. К счастью, подоспела горбачевская перестройка, и коллекционера оправдали. Подорванное в тюрьме здоровье он поправил. Но психологическая травма осталась в его душе на всю жизнь. В Александре Исачеве Михайлов видел самого себя и не хотел, чтобы он повторил его судьбу.

–– Ну, как знаешь. Я желаю тебе только добра. Но помяни мое слово – погубишь ты себя. Гэбисты не дадут тебе покоя…

Глава 2

Перевод из Гомеля в Речицу начальником районного отдела Комитета госбезопасности БССР Владимир Сидорович воспринял с удовлетворением. Это был шаг вверх по карьерной лестнице. Но еще больше радовала перспектива самостоятельной работы. В областном управлении КГБ его ценили, не раз отмечали благодарностями. И все же здесь он не мог в полной мере раскрыть себя и оттого чувствовал душевный дискомфорт. Общество на глазах менялось, рушились идеологические стереотипы. Креативно мыслящие люди получили свободу действий. А в «конторе», как называли в кулуарах свое ведомство сотрудники КГБ, все оставалось по-прежнему. То же единомыслие, те же устаревшие инструкции. Попытки проявить инициативу наталкивались на окрик: «Никакой самодеятельности!» Сидорович не сомневался, что руководство комитета осознает необходимость перемен, но вынуждено следовать указаниям партийных органов. Все разговоры в отделе на эту тему заканчивались сакраментальным вопросом: «Тебе, что, больше всех надо?!» А обращаться наверх через голову непосредственного руководителя запрещала субординация…

Знакомясь в Речице с делами, Владимир Сидорович обратил внимание на толстую папку с надписью «Александр Исачев, художник». С приколотой на первой странице пожелтевшей от времени фотографии на него смотрел молодой парень в брюках клеш и рубашке навыпуск. Длинные волосы, расчесанные на обе стороны, придавали его лицу женскую миловидность. Он совершенно не вписывался в традиционный образ художника, скорее походил на ловеласа-модника, и Сидорович подумал даже, что эта фотография оказалась здесь по ошибке.

–– Нет, нет, это он – Александр Исачев, местный художник-самоучка, – подтвердил сотрудник, помогавший Сидоровичу принимать дела. – Личность весьма одиозная. Окончил вечернюю школу рабочей молодежи и подался с дружком в Ленинград. Там спутался с компанией диссидентов. Влюбился в какую-то замужнюю журналистку. А когда та дала ему от ворот поворот, пытался покончить с собой, наглотавшись снотворного. Попытку суицида вовремя заметили, откачали парня и поместили от греха подальше в психиатрическую больницу. После курса лечения вернулся в Речицу. Нигде не работает. Попал на заметку участковому. Повозился он с ним немало, а толку никакого…

Участковый милиционер знал Александра с подросткового возраста и потому не утруждал себя поиском подходов к нему. Вся «психология» сводилась к короткому диалогу.

–– Исачев, ты почему тунеядствуешь?

–– Кто вам сказал, что я не работаю? Я работаю.

–– Где?

–– Дома. Здесь, в мастерской. Пишу картины.

–– Это не работа, а блажь. За работу деньги платят, а ты занимаешься спекуляцией. Признавайся, с кого рисуешь голых баб? Небось, девиц сюда приводишь. Смотри, Исачев, я этого бл…ва не потерплю! Если через месяц не устроишься на постоянную работу, привлеку за тунеядство.